Природа реальности

“В известной поэтической картине Платон сравнил людей с узниками, закованными в пещере, которые могут смотреть только в одном направлении. За ними горит огонь, и они видят на стене только тени своих собственных тел и объектов, находящихся сзади них. Так как эти узники ничего не могут видеть, кроме теней, то тени они принимают за действительность, а объекты вообще выпадают из их поля зрения. Наконец одному из узников удалось бежать, и он вышел из пещеры на солнечный свет. Впервые он увидел реальные вещи и узнал, что до сих пор он за реальность принимал только тени. Впервые он узнал правду и с печалью подумал о своей долгой жизни в темноте. Настоящий философ и есть тот узник, который вышел из пещеры на свет истины, и он обладает действительным знанием.” — Вернер Гайзенберг

“Задача состоит не столько в том, чтобы увидеть то, что еще никто не видел, сколько в том, чтобы подумать то, что еще никто не думал, о том, что видят все.” — Эрвин Шредингер

“Мир, каким мы его создали, это продукт нашего мышления. Его нельзя изменить, не изменив наше мышление.” — Альберт Эйнштейн

Важнейший вопрос, ответ на который должен искать каждый подлинно мыслящий человек, это вопрос о природе — онтологической первооснове единственной данной нам непосредственно эмпирической реальности феноменального сознания.

Какова природа нашего субъективного и интерсубъективного опыта феноменов?

Может показаться странным, что мы задаемся этим вопросом в эпоху торжества науки, которая, как кажется, давно уже ответила на него. Однако именно в ошибочной убежденности в том, что наука отвечает на вопрос о природе реальности, заключается первая причина необходимости искать ответ на него.

Давайте послушаем, что об этом говорили великие ученые и философы.

“Физику следует рассматривать не столько как изучение чего-то априорно данного, сколько скорее как разработку методов упорядочивания и исследования человеческого опыта.” — Нильс Бор

“[Цель научных теорий состоит] не в раскрытии истинной природы феноменов, а только в том, чтобы проследить, насколько это возможно, отношения между разнообразными аспектами [феноменального] опыта.” — Нильс Бор

“Мы должны помнить, что то, что мы наблюдаем, — это не сама природа, а природа, которая выступает в том [феноменальном] виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постановки вопросов.” — Вернер Гайзенберг

“Не существует квантового мира, существует абстрактное квантовое физическое описание. Неправильно думать, что задача физики — выяснить, что такое природа. Физика выясняет, что мы можем сказать о природе.” — Нильс Бор

Сказать что-либо о природе реальности наука может только на языке математического формализма.

“В современной квантовой теории едва ли можно сомневаться в том, что элементарные частицы в конечном счете суть математические формы. … Для физика вещь-в-себе, поскольку он применяет это понятие, в конечном счете есть математическая структура.” — Вернер Гайзенберг

Какова же, в таком случае, роль науки в поиске ответа на вопрос о природе реальности?

“Научное познание вещей не есть познание Бытия. Научное познание партикулярно, оно связано с определенными [феноменальными] объектами, а не с самим Бытием. Философская значимость науки, следовательно, состоит в том, что именно посредством знания она производит самое решительное знание о нашем незнании, что такое само Бытие.” — Карл Ясперс

“Чего мы на самом деле достигаем с помощью [физики]? Ничего, кроме предсказания, простирающегося до бесконечности.” — Эдмунд Гуссерль

Таким образом, поскольку природа реальности никогда не дана нам эмпирически, то есть она трансцендентна эмпирической реальности феноменального сознания, наука не может ответить на вопрос о природе реальности, она может дать только математические описания природы, которые помогут нам все более и более точно предсказывать процессы эмпирической реальности. Что же касается самой трансцендентной природы, то это область исключительно метафизических спекуляций в рамках той или иной онтологии.

Перечислим четыре наиболее популярные онтологии:

Материализм/физикализм. Это одна из форм метафизического монизма (от др. греч. μόνος — единый, один, единственный; в данном контексте — одна субстанция). Сторонники материализма/физикализма убеждены в том, что трансцендентная природа это воображаемая ими (поскольку никогда не данная эмпирически) “физическая материя”, высокоорганизованные процессы которой в воображаемом ими (поскольку никогда не данном эмпирически) “физическом мозге” неким необъяснимым образом (т.н. “объяснительный провал”, составляющий суть т.н. “трудной проблемы” сознания) приводят к возникновению эмпирической реальности феноменального сознания, включая эмпирический мозг (грубо говоря, серое вещество) и все эмпирические научные наблюдения.

Дуализм. Сторонники дуализма убеждены в том, что есть две субстанции — “физическая материя” и сознание, — между которыми существует неким неясным образом установленное взаимодействие, объяснить которое невозможно в принципе, поскольку воображаемая ими “физическая материя” никогда не дана эмпирически.

Панпсихизм. Монизм с двумя аспектами. Сторонники панпсихизма убеждены в том, что воображаемая ими “физическая материя” и сознание это два аспекта одной и той же субстанции, а следовательно, каждая “элементарная частица” имеет индивидуальное сознание с субъект-объектной дихотомией, из чего следует не только проблема необходимости дать объяснение о том, как миллиарды элементарных субъектов объединяются в один, например, человеческий субъект, но также абсурдный вывод, что все “неодушевленные” объекты эмпирической реальности — например, яблоко — имеют некую примитивную форму феноменального сознания.

Идеализм. Противоположная материализму/физикализму форма метафизического монизма, сторонники которой убеждены в том, что не существует ничего, кроме сознания, а метафизическая концепция “физической материи” это миф, вымышленный материалистами/физикалистами, дуалистами и панпсихистами в результате их слепоты в отношении трансцендентального и трансцендентного аспектов/измерений сознания.

Таким образом, существует четыре наиболее популярных ответа на вопрос о природе реальности — это либо “физическая материя” (материализм/физикализм), либо сознание (идеализм), либо их взаимодействие (дуализм) или сочетание (панпсихизм).

Исходя из требования наименьшей концептуальной проблематичности и наибольшей концептуальной экономичности (грубо говоря, простоты), уже на этом этапе мы должны исключить из рассмотрения крайне проблематичные и неэкономичные дуализм и панпсихизм. Выбор между различными онтологиями, таким образом, в конечном итоге это выбор между двумя монизмами — материализмом/физикализмом и идеализмом.

Далее, вторая причина необходимости искать ответ на вопрос о природе реальности это уроки истории, которые учат, что общепринятое, считающееся само собой разумеющимся в данную эпоху мировоззрение может оказаться не более чем продуктом мифотворчества. Это произошло со многими идеями наших предков, а значит это может произойти и с нашими идеями. Что если современные общепринятые представления о природе реальности это лишь очередная мифология?

Третья причина необходимости искать ответ на вопрос о природе реальности это новые абсурдные онтологии, которые получают широкое распространение в нашем мире. Например, гипотеза симуляции, согласно которой мы, субъекты, и явленный нам эмпирический мир феноменальных объектов можем быть компьютерной симуляцией, созданной некой цивилизацией, достигшей радикально более высокого уровня научно-технического развития.

Наконец, четвертая и самая важная причина необходимости искать ответ на вопрос о природе реальности это состояние нашей цивилизации. Отдаем мы себе в этом отчет или нет, наши представления о природе реальности это фундамент нашего мировоззрения: то, как мы отвечаем на вопрос о смысле и правильном образе жизни, это следствие того, как мы отвечаем на вопрос о том, что мы и явленный нам мир есть такое по своей природе. Следовательно, если наша цивилизация прогнила (если вы не видите это, то протрите глаза), то прежде всего по причине гнилого фундамента нашего мировоззрения — наших прогнивших представлений о природе реальности. Мы не исправим ничего в нашем прогнившем мире пока не исправим это.

Миф

“Давайте помнить, что наше познание мира начинается не с материи, а с восприятий. Я точно знаю, что моя боль существует, мой “зеленый” существует и мой “сладкий” существует. Мне не нужны никакие доказательства их существования, потому что эти события — часть меня; все остальное — теория. Позже мы узнаем, что наше восприятие подчиняется некоторым законам, которые можно наиболее удобно сформулировать, если предположить, что существует некая основополагающая реальность за пределами наших восприятий. Эта модель материального мира, подчиняющегося законам физики, настолько успешна, что вскоре мы забываем о нашей отправной точке и говорим, что [теоретическая] материя — это единственная реальность, а восприятия полезны только для ее описания. Это предположение почти столь же естественно (и, возможно, столь же ложно), как и наше предыдущее предположение о том, что пространство — всего лишь математический инструмент для описания материи. Но на самом деле мы подменяем реальность наших чувств успешно работающей теорией независимо существующего материального мира. И теория настолько успешна, что мы почти никогда не задумываемся о ее ограничениях до тех пор, пока не столкнемся с некоторыми действительно глубокими проблемами, которые не вписываются в нашу модель реальности.” — Андрей Линде

Первый шаг на пути поиска истины о природе реальности это феноменологический брекетинг (иначе эпохэ́, от греч. ἐποχή — задержка, остановка, удерживание, самообладание): мы должны вынести за скобки, поставить на паузу все имеющиеся у нас концептуальные представления о самих себе и явленном нам мире, и с чистого листа провести анализ своего опыта, подвергая его радикальному сомнению. Но прежде чем сделать это, мы должны выяснить, что именно мы выносим за скобки.

Давайте возьмем в руку, например, яблоко и объясним происхождение этого опыта — этих феноменальных цветоформ (визуальных феноменов), звуков (акустических феноменов), ощущений (вкусовых, обонятельных, осязательных и пр. феноменов) и смыслов, синтетическую совокупность которых мы называем “яблоком”— с точки зрения наиболее популярной в наши дни онтологии материализма/физикализма.

[Физическая система]
↓
(Физические сигналы)
↓
[Физические органы восприятия]
↓
(Физические сигналы)
↓
[Физическая нервная система]
↓
(Физические сигналы)
↓
[Физический мозг]
↓
[Объяснительный провал — “трудная проблема” сознания]
↓
[Эмпирическая реальность феноменального сознания: яблоко и другие феномены, включая эмпирический мозг и все эмпирические научные наблюдения]

Первый и весьма неожиданный вывод, следующий из этой онтологической схемы, заключается в том, что данная нам эмпирическая реальность мира это не “физическая материя”, как мы привыкли наивно думать, а феномены сознания. Эмпирический мир — это ментальный конструкт.

“Объекты существуют для меня и являются для меня тем, что они есть, только как [феноменальные] объекты актуального и возможного сознания.” — Эдмунд Гуссерль

“Мир, протяженный во времени и пространстве, есть не что иное, как наше [феноменальное] представление. Опыт не дает нам ни малейшего намека на то, что мир может быть чем-нибудь еще — о чем хорошо знал Беркли.” — Эрвин Шредингер

“Феноменальность эмпирической реальности это базовый инсайт философской мысли.” — Карл Ясперс

Как убедиться в феноменальности эмпирической реальности?

Для этого мы должны рассмотреть опыт четырех так называемых “измененных” состояний сознания — опыт осознанных сновидений, гипнотических сновидений, галлюцинаций, а также опыт клинической смерти.

Осознанные сновидения. Субъект пробуждается, достигая состояния бодрствующего сознания, но продолжает осознавать субъективный мир сновидения и замечает, что не существует качественных отличий между таким “нереальным” субъективным миром и “реальным” интерсубъективным миром — они воспринимаются как одинаково эмпирически реальные миры: предметы твердые, гравитация притягивает, ветер дует, солнце светит, небо голубое, трава зеленая, вода мокрая, и т.д.

Гипнотические сновидения. По воле гипнотизера, загипнотизированный субъект может осознавать как эмпирически реальные внушенные ему “нереальные” феноменальные объекты. Например, гипнотизер прикладывает к руке загипнотизированного человека холодную монету, но внушает ему, что это раскаленная монета, в результате загипнотизированный видит раскаленную монету, ощущает боль и у него даже появляется наблюдаемое интерсубъективно (!) характерное для ожога покраснение кожи.

Галлюцинации. Чем бы они ни были вызваны — болезнью, травмой или интоксикацией, — галлюцинаторные феномены зачастую настолько эмпирически реальны для галлюцинирующего субъекта, что он не может отличить “нереальный” субъективный мир галлюцинаций от интегрированного с ним интерсубъективного “реального” мира. Например, нобелевский лауреат Джон Нэш долгое время активно жил в “нереальном” субъективном мире галлюцинаций, не отличая его от интегрированного с ним интерсубъективного “реального” мира, пока не попал в психиатрическую больницу, где и узнал о том, что многое из того, что воспринималось им как “реальный” интерсубъективный мир, на самом деле было “нереальными” субъективными галлюцинациями. Эта история была экранизирована в кинофильме “Игры разума”.

Клиническая смерть. Общеизвестен опыт людей, для которых их фантастические субъективные видения во время клинической смерти были, по их словам, не менее, а более эмпирически реальными, чем интерсубъективный “реальный” мир.

Опыт этих так называемых “измененных” состояний сознания позволяет понять, что, поскольку субъективный “нереальный” мир, например, осознанного сновидения может быть качественно неотличим от интерсубъективного “реального” мира, в обоих случаях опыт восприятия таких миров это феноменальный опыт — опыт феноменального сознания, — в случае интерсубъективного “реального” мира принципиально отличающийся от “нереальных” субъективных миров только своей интерсубъективностью (грубо говоря, коллективностью), стабильностью, предсказуемостью и условной исторической непрерывностью.

“…Тот мир, о котором говорят ученые, стоящие на позициях физикалистского объективизма, на поверку оказывается вовсе не объективным, независимо от людского сознания существующим миром, а миром интерсубъективным, т.е. таким, о каждом объекте которого имеется тот или иной интерсубъективный опыт. Объекты ученых — это интерсубъективные объекты, и никаких других они не знают и знать не могут, как не может знать никаких других независимо от его опыта существующих объектов и все человечество.” — Ярослав Слинин о философии Гуссерля

Далее, из предлагаемой материализмом/физикализмом онтологической схемы (см. выше) происхождения эмпирической реальности феноменального сознания следует два других неожиданных вывода.

Во-первых, это вывод о том, что эмпирический мозг — грубо говоря, серое вещество внутри черепной коробки, как и сама эта коробка, как и тело в целом, как и все результаты его изучения, включая, например, fMRI-сканы — это интерсубъективный феномен среди прочих феноменов сознания, а следовательно, утверждение, что феноменальное сознание есть продукт эмпирического мозга, это абсурдная рекурсия, которая сводит (редуцирует) феноменальное сознание к феномену сознания. Следовательно, если называть “мозгом” то, что генерирует эмпирическую реальность феноменального сознания, то “эмпирический мозг” это не мозг.

Эмпирический мозг это не мозг!

Во-вторых, поскольку единственная когда-либо данная нам эмпирическая реальность это реальность феноменального сознания, отделенная от “физической реальности” непреодолимым объяснительным провалом (мы принципиально не можем объяснить как трансцендентный “физический мозг” создает имманентное феноменальное сознание, включая эмпирический мозг), все “физическое” существует исключительно в нашем воображении в качестве метафизической концепции, а наша вера в существование “физического”, никому и никогда не данного в непосредственном опыте, это вера в псевдонаучную метафизическую мифологию, вымышленную материалистами/физикалистами для объяснения происхождения эмпирической реальности феноменального сознания. И, судя по объяснительному провалу, а также по различным парадоксальным наблюдениям (например: квантовые парадоксы, включая прежде всего нелокальность; радикальное снижение и даже прекращение активности эмпирического мозга во время клинической смерти при сохранении интенсивного субъективного опыта умирающего; подтвержденный интерсубъективно внетелесный опыт восприятия “реального” мира; транслокальный опыт восприятия “реального” мира, классический пример: видение Сведенборгом стокгольмского пожара; пр.) это крайне проблематичная мифология, которую пора отправить на свалку истории.

“Когда я учился в аспирантуре, то, помнится, слышал: “Человек начинает как материалист, потом становится дуалистом, потом панпсихистом, а заканчивает идеалистом.” Я не знаю, откуда это пошло, но думаю, что идея была примерно такой: Сначала человек впечатляется успехами науки, утверждая материализм в отношении всего, а значит, и в отношении сознания. Затем проблема сознания заставляет человека увидеть разрыв между физикой и сознанием, и как следствие, утверждать дуализм, в котором и материя, и сознание являются фундаментальными. Затем непостижимость материи побуждает человека осознать, что наука раскрывает лишь структуру материи, но не ее глубинную природу, и предположить, что эта природа может включать в себя сознание, тем самым утверждая панпсихизм. Затем человек приходит к мысли, что у него мало оснований верить во что-либо помимо сознания и что физический мир целиком конституирован сознанием, тем самым утверждая идеализм.” — Дэвид Чалмерс

Пора пройти этот путь к истине и всем нам.

Истина

“Контраст между субъективностью жизненного [феноменального] мира и “объективным”, “истинным” миром заключается лишь в том, что последний представляет собой теоретико-логическую субструкцию, охватывающую то, что принципиально невоспринимаемо, принципиально непознаваемо в опыте в своем собственном самостном бытии, тогда как субъективное жизненного мира целиком и по отдельности отмечено как раз своей действительной опытной познаваемостью. … Проникнутые эмпиризмом речи естествоиспытателей часто, если не всегда, звучат так, как будто естественные науки — это науки, основанные на опыте объективной природы. Но если эти науки являются опытными науками, то это верно не в том смысле, что они в принципе следуют опыту, что все они исходят из опыта, а все их индукции в конечном счете должны быть верифицированы опытом; верно это лишь в другом смысле, в котором опыт есть очевидность, разыгрывающаяся чисто в жизненном [феноменальном] мире, и как таковая — источник очевидности для объективных констатаций в науках, которые, со своей стороны, сами никогда не бывают опытами объективного. Ведь, как оно само, объективное никогда не может быть познано в опыте, и это, кстати, бывает видно по самим естествоиспытателям, когда они, опровергая собственные вносящие всюду путаницу эмпиристские речи, интерпретируют объективное даже как нечто метафизически трансцендентное.” — Эдмунд Гуссерль

“Чтобы сохранить свою репутацию, каждый ученый вынужден говорить, что ему не нравится метафизика. На самом же деле он имеет в виду, что ему не нравится, когда его метафизику критикуют.” — Альфред Норт Уайтхед

“…Гипотеза материального мира метафизична потому, что ей не соответствует вообще ничего доступного наблюдению. …Я не постесняюсь прямо и открыто объявить мистико-метафизической гипотезу реально существующего внешнего мира, предназначенную для объяснения того, что все мы в конце концов обнаруживаем себя в одном и том же окружении.” — Эрвин Шредингер

“Как человек, посвятивший всю свою жизнь самой трезвомыслящей науке, изучению материи, я могу сказать вам в результате моих исследований об атомах следующее: материи как таковой не существует.” — Макс Планк

“Материализм ложен.” — Курт Гёдель

Выбор между материализмом и идеализмом всегда был и остается выбором между метафизической мифологией и истинной онтологией — онтологией Сознания:

[Трансцендентное сознание-в-себе —недвойственный/недихотомичный Свет мистического/трансперсонального опыта, — описываемое математической “универсальной волновой функцией”]
↓
[Трансцендентальное сознание — конституирующая/проецирующая трансцендентальная (интер)субъективность (свобода/экзистенция и структуры причинности) — коллапсирующее “волновую функцию” трансцендентного сознания-в-себе до потока партикулярных состояний (отсюда партикулярные “квантовые состояния” математических описаний) феноменального сознания]
↓
[Феноменальное сознание — эмпирическая реальность, включая эмпирический мозг и все эмпирические научные наблюдения]

Сознание имеет три аспекта/измерения (феноменальное, трансцендентальное и трансцендентное, известные также как “три природы” буддийской философии) и две относительные эмпирические перспективы (индивидуальное существование и супраиндивидуальный Свет, известные также как “сансара” и “нирвана/шуньята/татхата/пр.” буддийской философии).

Таким образом, не существует мифической “физической/материальной” ложки, существует интерсубъективно конституируемая феноменальная ложка — феноменальные цветоформы, звуки, ощущения (обонятельные, вкусовые, тактильные и т.д.) и смыслы — субстанция которых трансцендентна, ибо субстанция феноменов и смыслов это сознание-в-себе — Трансценденция.

Проснись, Нео.

“Сознание-в-себе (вижнянаматратва) — это истинная природа всех [феноменов], потому что, оставаясь таким, какое оно есть во все времена, оно есть Трансценденция (татхата).” — Васубандху

“Мы должны осознать, что ситуация, с которой мы встречаемся в современой атомной теории, совершенно беспрецендентна в истории физической науки. Действительно, вся система понятий классической физики, доведенная до такого изумительного единства и законченности трудами Эйнштейна, основана на некоторой предпосылке, прекрасно соответствующей нашему повседневному физическому опыту и состоящей в том, что можно отделить поведение материальных объектов от вопроса об их наблюдении. В поисках параллели к вытекающему из атомной теории уроку об ограниченной применимости обычных идеализаций мы должны обратиться к совсем другим областям науки, например к психологии, или даже к особого рода философским проблемам; это те проблемы, с которыми уже столкнулись такие мыслители, как Будда и Лао Цзы, когда пытались согласовать наше положение как зрителей и как действующих лиц в великой драме существования.” — Нильс Бор

“Тот факт, что религии на протяжении веков говорили образами, притчами и парадоксами, означает лишь то, что нет других способов постичь реальность, о которой они говорят, но это не означает, что она не является подлинной реальностью. И разделение этой реальности на объективную и субъективную стороны не продвинет нас очень далеко.”— Нильс Бор

“Субъект и объект — это одно. Нельзя сказать, что барьер между ними разрушился в результате недавнего опыта в области физических наук, поскольку этого барьера не существует.” — Эрвин Шредингер

“Надо сказать, что для западной мысли эта доктрина [онтологического идеализма] мало привлекательна, она неприятна, ее называют фантастической, ненаучной. Что ж, это так потому, что наша наука — греческая наука — основана на объективации, посредством чего она отрезала себя от адекватного понимания субъекта познания, сознания.” — Эрвин Шредингер

“То, что придает [науке] смысл, заключается именно и исключительно в том, что через понимание она сталкивается с тем, что в принципе не поддается пониманию.” — Карл Ясперс

“Сознание не может быть объяснено в физических терминах. Ибо сознание абсолютно фундаментально. Оно не может быть объяснено в терминах чего-либо другого.” — Эрвин Шредингер

“Я считаю сознание фундаментальным. Я считаю материю производной от сознания. Мы не можем обойтись без сознания. Все, о чем мы говорим, все, что мы считаем существующим, постулирует сознание.” — Макс Планк

“Общее число сознаний во Вселенной равно единице. На самом деле, сознание это сингулярность, фазирующаяся внутри всех существ.” — Эрвин Шредингер

“Первый глоток из стакана естественных наук превратит вас в атеиста, но на дне стакана вас ждет Бог.” — Вернер Гайзенберг

“Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом…” — Первое послание к Коринфянам Св. апостола Павла

“Истина лежит перед людьми по сту лет на столе, и ее они не берут, а гоняются за придуманным, именно потому, что ее-то и считают фантастичным…” — Фёдор Достоевский

Свет

“Блаженны чистые сердцем, ибо они узрят Бога.” — Иисус Христос

“На протяжении тысячелетий философы Китая, Индии и Запада высказывали мысль, которая везде и во все времена одна и та же, хотя и различна в своем выражении: человек может преодолеть субъект-объектную дихотомию и достичь полного единства субъекта и объекта, в котором исчезает всякая объектность и угасает субъект. Тогда подлинное Бытие открывается нам, оставляя после себя, по мере того как мы пробуждаемся от транса, сознание глубокого и неисчерпаемого смысла. Для того, кто это пережил, это становление Единым является истинным пробуждением, а пробуждение к сознанию в субъектно-объектной дихотомии имеет скорее характер сна.” — Карл Ясперс

“Сердце — обиталище Бога; или, в иной терминологии, сердце есть зеркало, в котором Бог отражает Себя. Но это зеркало нужно полировать непрестанным аскетизмом и постоянными деяниями любящей покорности, пока с его поверхности не исчезнут вся пыль и ржавчина, — только тогда оно сможет отражать предвечный божественный Свет.” — Аннемари Шиммель

“В сочинениях Григория Синаита и Григория Паламы развивалась система восхождения духа Человека к божеству, учение о самонаблюдении, целью которого было нравственное улучшение, раскрывалась целая лестница добродетелей. На верху лестницы, углубляясь в себя во время доведённого Григорием Синаитом до совершенства сочетания чтения в уме Иисусовой молитвы с “дыхательным методом”, инок должен был победить свои страсти и отрешиться от всего земного, в результате чего достигалось созерцание божественного света. … В Православии исихазм является ступенью к обо́жению, воссоединению … с Божественным началом, с Богом… Такого рода подвиги приводили в особое состояние, связанное с неизъяснимым блаженством, зрением некоего небесного света, нездешнего, несотворенного, подобного свету, озарившему Спасителя Христа во время Его преображения на горе Фавор.” — Википедия

“О благороднорожденный, настал твой час искать Путь. Твое дыхание вот-вот остановится. Твой учитель уже подготовил тебя к встрече лицом к лицу с ясным Светом, и теперь тебе предстоит испытать его в реальности в состоянии Бардо…” — Тибетская Книга Мертвых

“В тантрическом буддизме существует представление, что каждый умерший в определенный момент переживает пробуждение и созерцает беспредельный ясный Свет пустотного Дхармового Тела, тождественный его собственной изначальной природе. Закрепление этого переживания (что, как утверждает традиция, практически никому не удается) означает обретение состояния Будды и выход из сансары.”— Евгений Торчинов

“Ясный Cвет находится за пределами обычного сознания; это высшая природа сознания, сущность Трансценденции (шуньяты) и высший источник всего существующего.” — Тибетская Книга Мертвых

“Не было ни тела, ни чего-либо внутри или снаружи. Я был лишён самости, мыслей, времени, пространства, чувства отдельности или эго, или чего-либо, кроме белого Света. В моем языке нет символов, которые могли бы описать это чувство чистого бытия, единства и экстаза.” — Анонимный доброволец экспериментов профессора Рика Страссмана

“…Мое внутреннее зрение двигалось по красивому спиралевидному туннелю. Стены туннеля казались живым переливающимся перламутром, и это было похоже на канал духовного перерождения. Я находился во тьме и по спирали двигался к Свету. Свет был Богом, бесконечной любовью и мудростью, лежащей в основе всего бытия и реальности. Я встретил Высшую Тайну, и это дало мне причину жить.” — Алекс Грей

“Я увидел, что белый Свет — это все, что есть, и что этот мир — лишь тени и игра Света.” — Анонимный доброволец экспериментов профессора Рика Страссмана

“Бог-Отец — Свет…” — Никейский Символ веры

“Как можно описать как нечто отличное от себя то, что, когда видишь его, кажется единым с собой? Несомненно, именно поэтому нам запрещено открывать [Элевсинские] Мистерии непосвященным.” — Плотин

Спустя несколько месяцев после моего околосмертного опыта (о котором позже), мне приснился сон. В этом сне я сидел на диване в гостиной нашей квартиры, у меня был вспорот живот, там все болело и жгло, я истекал кровью, тяжкая мука полностью овладела мною, я обливался холодным потом, тяжело дышал и понимал, что это конец. Где-то далеко, словно в тысяче километров от меня, кто-то звонил в скорую помощь и жутким голосом кричал в телефон, что я умираю. Мой блуждающий взгляд остановился на висевшей под потолком люстре, ее лампы ярко горели, свет преломлялся многократно в граненых кусках хрусталя, и это сияние, праздное и будничное, казалось, совершенно несоразмерно тому, что со мной происходит. Но вдруг, когда мои страдания достигли невыносимого предела, сквозь этот электрический свет я увидел совсем иной — живой — свет, который всегда был там словно за пеленой и теперь стал прорываться ко мне, в меня. Яркий и чистый белый Свет абсолютной истины, свободы, любви и красоты. Совершенство. И чем ярче он проступал сквозь пелену электрического света, тем яснее я чувствовал, что этот Свет на самом деле светит из моего сердца, что Он это истинный Я. Страдания угасали, Свет становился все ярче, в нем растворялось все вокруг, в нем растворялся я сам — все, что я знал о себе и чем считал себя. И у последней черты я вдруг понял, что это не сон, испугался потерять себя-индивидуального навсегда, и в этом страхе “проснулся”.

“На расстоянии ты видишь только мой Свет. Подойди ближе и узнай, что Я — это Ты.” — Джалаладдин Руми

Трансценденция

“Трансценденция за пределами мира или до мира называется Богом.” — Карл Ясперс

Когда мы мыслим о Боге, мы должны видеть, прежде всего, естественные границы возможного мышления.

Фундаментальными атрибутами нашего индивидуального существования являются пространство, время, свобода, причинность, а также дихотомия субъективного (трансцендентального) и объективного (феноменального) аспектов/измерений сознания. Поток нашего существования — это непрерывный процесс, который мы называем “временем” и “изменением”: время течет, все меняется, каждый партикулярный “момент времени” — каждое феноменальное и конституирующее его трансцендентальное состояние сознания — сменяется другим “моментом времени”, который сменяется другим “моментом времени”, и так далее, снова и снова, так долго, как долго мы помним себя. Мы всегда внутри этого процесса, ибо мы и есть этот процесс, и поскольку мы не можем произвольно выйти из него, ведь это значило бы выйти из нашего индивидуального существования, мы не можем мыслить вне этого процесса, а также вне прочих фундаментальных атрибутов нашего существования. Но мы не осознаем эти естественные границы возможного мышления, а потому не замечаем, что, когда мы мыслим, например, о вечности, мы мыслим бесконечную протяженность времени, а не вневременность, которую не можем помыслить в принципе. То же самое касается и других атрибутов нашего существования, которые ограничивают наше мышление.

Теперь, если мы рассмотрим религиозную концепцию Бога, мы обнаружим, что это антропоморфный конструкт нашего ограниченного мышления, которое не вышло за свои естественные границы. Например, Бог религий очевидно существует во времени, ведь он последовательно решает и действует, творит и разрушает. Причина, по которой антропоморфные образы Бога были и остаются популярными на протяжении тысячелетий, заключается в неспособности большинства людей понять, что, когда они мыслят о Боге, они мыслят в пределах естественных границ своего индивидуального существования, тогда как Бог трансцендентен этим границам, и, следовательно, Бог не может быть помыслен в принципе.

“Одна из величайших милостей, даруемых душе мимолетно в этой жизни, состоит в том, чтобы дать ей возможность видеть столь отчетливо и чувствовать столь глубоко, что она вообще не может постичь Бога. Эти души чем-то подобны святым на небесах, где те, кто знает Его наиболее совершенно, наиболее ясно осознают, что Он бесконечно непостижим; ибо те, у кого менее ясное видение, не понимают так ясно, как эти другие, насколько Он трансцендентен их видению.” — Иоанн Креста

“Мы не можем сомневаться в существовании мистического опыта, равно как и в том, что мистики всегда были неспособны коммуницировать то, что является наиболее сущностным в их опыте. Мистик погружен в [Трансценденцию]. Коммуницируемое же является частью субъект-объектной дихотомии, и ясное сознание, стремящееся проникнуть в Бесконечное, никогда не сможет достичь полноты этого Источника. Мы можем говорить только о том, что принимает объектную форму. Все остальное некоммуникабельно.” — Карл Ясперс

“[Аскет] правильно понимает [трансцендентную] Реальность — тот факт, что [ее] сущность невыразима. Это называется Трансценденцией (шуньятой), правильно постигнутой, правильно проникнутой через правильную трансцендентную мудрость.” — Бодхисаттвабхуми

“Чтобы думать о чем-либо, я должен думать о чем-то определенном. Определенное бытие это ментальная концепция. Трансцендентное Бытие непостижимо и неопределимо.” — Карл Ясперс

“Почему ты болтаешь о Боге? Что бы ты ни говорил о Нем, это неправда.” — Мейстер Экхарт

“Трансценденция находится за пределами всякой формы. Мы постигаем философскую идею Бога, когда мышление [о Боге] подводит нас, и в этой неудаче мы постигаем то, что Божество существует, а не то, что оно есть.” — Карл Ясперс

Мы можем приблизиться в нашем ограниченном мышлении к Тому, о чем невозможно никакое мышление, последовательно отрицая все концептуальные объективации Трансценденции, но не ради пустоты, а ради чистоты интеллектуального пространства, в котором мы начнем наше движение к истине о Боге. Каждый из нас должен начинать это движение только сам и только с самого начала — с вопроса “Что существует?” И впервые мы прикасаемся к тайне Трансценденции тогда, когда впервые в наших медитациях удивляемся тайне своего сознания.

Единственная эмпирическая реальность, которая когда-либо дана нам непосредственно в рамках нашего индивидуального существования, это реальность феноменального сознания — субъективные феномены (мысли, эмоции, воспоминания, фантазии, сновидения, иллюзии и галлюцинации), интерсубъективные феномены (цветоформы, звуки и ощущения, которые мы называем “реальным миром”) и смыслы; все прочее, что мы воображаем с целью объяснить природу этой феноменальной реальности, это объяснительные абстракции (например, метафизическая концепция “физической материи”), которые есть не что иное, как идеи — смысловые структуры. Таким образом, в опыте нам никогда не дана не-феноменальная субстанция, к которой можно было бы свести (редуцировать) феномены нашего опыта. Следовательно, субстанция феноменов трансцендентна, она есть абсолютная тайна трансцендентного сознания-в-себе — Трансценденции.

“Поскольку она не показывает нам никакого нового объекта, идея [Трансценденции], измеряемая нашим обыденным мирским знанием, пуста. Но своей формой она открывает нам бесконечные возможности, в которых Бытие может явить себя нам, и в то же время придает прозрачность всему сущему. Она преобразует смысл мира феноменов, пробуждая в нас способность воспринимать То, что подлинно есть в феномене.” — Карл Ясперс

“Око истинного Бытия смотрит на нас из существующего как его Трансценденция.” — Карл Ясперс

Наше обыденное мышление сопротивляется идее Трансценденции, поскольку в ней отсутствует объективное содержание, она пуста (это объясняет, почему в Буддизме одно из имен Трансценденции — “пустота”). Мы не можем мыслить вне разделения на субъект и объект, мышление осуществляется только в этом разделении, вне его нет ничего мыслимого; таким образом, мы не можем помыслить Трансценденцию, поскольку Трансценденция это не субъект и не объект; следовательно, Трансценденция может быть только предметом веры.

“Философская вера — незаменимый источник всякого подлинного философствования. Из нее проистекает стремление отдельных людей в мире переживать и исследовать проявления реальности с целью еще более ясного постижения реальности Трансценденции.” — Карл Ясперс

“Чистая имманентность без Трансценденции остается не чем иным, как глухим существованием. … Трансценденция не проникает в слепую душу.” — Карл Ясперс

Трансценденция немыслима, но мы можем непосредственно пережить Трансценденцию в мистическом (трансперсональном) опыте трансцендирования своего индивидуального существования в То, что лежит в его основе и переживается мистиками всех эпох как невыразимый недвойственный (недихотомичный) Свет.

“…Множественность [сознаний] кажущаяся, в реальности существует лишь одно Сознание. Таково учение, изложенное в Упанишадах. И не только в Упанишадах. Мистический опыт единения с Богом обычно влечет за собой подобное отношение…” — Эрвин Шредингер

“Один из самых убедительных аспектов мистического озарения — очевидное откровение единства всего сущего, порождающее пантеизм в религии и монизм в философии”. — Бертран Рассел

“На протяжении веков мистики — независимо, однако в полном согласии друг с другом … описывали личные уникальные переживания словами, которые можно свести к фразе: Deus factum sum (я стал Богом — лат.).”— Эрвин Шредингер

“Мистицизм называют “великим духовным течением, проходящим через все религии”. В самом широком смысле его можно определить как осознание Единой Реальности… Реальность, которая является целью мистика и которая невыразима, не может быть понята или объяснена никаким обычным способом восприятия; ни философия, ни разум не могут раскрыть ее. Только мудрость сердца, гнозис, может дать понимание некоторых ее аспектов. Необходим духовный опыт, который не зависит ни от чувственных, ни от рациональных методов. Когда ищущий встанет на путь к этой Последней Реальности, его будет вести внутренний свет. Этот свет становится сильнее по мере того, как он освобождается от привязанностей этого мира или, как говорят суфии, полирует зеркало своего сердца. Только после долгого периода очищения — via purgativa христианского мистицизма — он сможет достичь via illuminativa, где он становится наделенным любовью и гнозисом. Отсюда он может достичь последней цели всех мистических поисков — мистического единения (unio mystica). Это может быть пережито и выражено как любовный союз или как visio beatifica, в котором дух видит то, что находится за пределами всякого видения, окруженный первозданным Светом Бога; это также может быть описано как “снятие завесы неведения”, завесы, которая покрывает сущностную идентичность Бога и Его творений. … Лишь немногие избранные достигнут самой дальней горы, на которой живет мифическая птица Симург, чтобы понять, что они достигли лишь того, что уже было в них самих.” — Аннемари Шиммель

Итак, мы не можем помыслить Трансценденцию, но можем осознать свою истинную Природу при определенных условиях, о которых нельзя говорить иначе, кроме как поэзией мистицизма:

Блаженны чистые сердцем, ибо они узрят Бога.

Время

“Время есть жизнь души в некотором движении, а именно в переходе из одного состояния в другое.” — Плотин

“Я… считаю пространство, так же как и время, чем-то чисто относительным, пространство — порядком сосуществования, а время — порядком последовательностей.” — Готфрид Вильгельм Лейбниц

“Наблюдая, что происходит в нашем уме и как в нем непрерывной цепью одни идеи пропадают, другие начинают появляться, мы приходим к идее последовательности.” — Джон Локк

“Идею времени мы образуем из последовательности идей и впечатлений, время же само по себе никогда не может предстать перед нами или быть замечено нашим умом.” — Дэвид Юм

“Время не есть нечто объективное и реальное, оно есть лишь субъективное условие нашего созерцания.” — Иммануил Кант

“Само по себе, вне субъекта, время есть ничто.” — Иммануил Кант

“Я чувствую себя живым, психологически живым, только постольку, поскольку через меня проходит поток ощущений — восприятия, воображения, воспоминания, размышления, рефлексия… Я и есть этот поток — этот поток и есть я.” — Оливер Сакс

Поскольку единственная эмпирическая реальность, которая когда-либо дана нам непосредственно в рамках нашего индивидуального существования, это реальность феноменального сознания, идея/концепция времени могла возникнуть у человечества только вследствие опыта потока последовательных изменений феноменов, включая изменения интерсубъективных цветоформ, звуков и ощущений (вкусовых, обонятельных, тактильных и пр.), синтетическую совокупность которых мы называем “реальным миром”.

Следовательно, каждый партикулярный “момент времени” есть не что иное, как партикулярное состояние сознания, которое сменяется другим “моментом времени” в потоке причинно-взаимосвязанных состояний сознания.

Следовательно, каждая “вещь” — это процесс сознания, поток его партикулярных, последовательно сменяющих друг друга состояний.

Фундаментальный процесс сознания — это свет, смена партикулярных состояний которого соответствует смене партикулярных “моментов времени”. Это объясняет ключевую роль света в теории относительности: изменение света — это базовый “сигнал”, базовое изменение, относительно которого происходят все прочие изменения в интерсубъективном “реальном мире”.

Как появляется и исчезает каждый “момент времени” — каждое партикулярное состояние сознания?

Природа феноменов — это трансцендентное сознание-в-себе (Свет), вневременная “суперпозиция” (бесконечный потенциал, описываемый математической “универсальной волновой функцией”) которого “коллапсируется” трансцендентальным сознанием — трансцендентальной (интер)субъективностью (свободой/экзистенцией и структурами причинности) — до потока партикулярных состояний феноменальной объективности, включая интерсубъективные цветоформы, звуки и ощущения, синтетическую совокупность которых мы называем “реальным миром”.

Таким образом, каждый феномен — это трансцендентный Свет, редуцированный трансцендентальной (интер)субъективностью до потока партикулярных состояний феноменальной объективности. Всё есть Свет.

Теперь мы можем ответить на важнейший вопрос физики о том, что именно коллапсирует волновую функцию — это трансцендентальная (интер)субъективность, которая есть процесс эманации трансцендентного в имманентное (трансцендентальное и феноменальное), недихотомичного в дихотомичное, бесконечного в конечное, вневременного во временнóе, единого в партикулярное, супраиндивидуального в индивидуальное.

В итоге мы заключаем, что последовательная смена причинно-взаимосвязанных партикулярных состояний трансцендентальной (интер)субъективности и феноменальной объективности — это развертывание нашего существования/сознания или, иначе, “время”. Не существование/сознание развертывается во “времени”, а “время” — это развертывание существования/сознания. “Время” и развертывание нашего существования/сознания — это один и тот же процесс.

Буддийские мыслители отчасти поняли это в своих медитациях уже тысячи лет назад:

“Учение о мгновенности непосредственно вытекает из первого тезиса о всеобщности непостоянства. Оно утверждает, что каждая дхарма [феномен] (и, соответственно и весь комплекс дхарм [феноменов], то есть живое существо [эмпирический субъект и эмпирический мир как феноменальные композиты]) существует только одно ничтожно малое мгновение, в следующее мгновение заменяясь новой дхармой [феноменом], причинно обусловленной предыдущей. … Таким образом, нельзя не только дважды войти в одну и ту же реку, но нет и того, кто мог бы дважды попытаться это сделать. По существу, каждое новое мгновение существует новая личность [эмпирический субъект], причинно связанная с предыдущей и обусловленная ею. Таким образом, согласно теории мгновенности, поток дхарм [феноменов], образующий живое существо [эмпирический субъект и эмпирический мир как феноменальные композиты], не только континуален, но и дискретен в одно и то же время. Используя современную метафору, его лучше всего сравнить с кинопленкой: она состоит из отдельных кадров, которые, однако, мы не видим, когда смотрим фильм и воспринимаем его как чистый континуум. При этом различия между двумя соседними кадрами совершенно ничтожны, и они представляются невооруженному взгляду практически тождественными, различия же нарастают и проявляются постепенно.” — Евгений Торчинов

“Во всей буддийской философии время понимается не по-ньютоновски, то есть не как однородная, непрерывная среда, которую можно разделить на различные интервалы, а, скорее, реляционно, как серия, последовательность моментов. Момент (кшана) не следует понимать как определенный отрезок времени, как определенный промежуток времени. Момент — это не очень маленький временной интервал, а минимальная единица, из которой состоит время (как серия моментов). Время существует только как отношение между моментами. Сам момент не находится во времени, поскольку последовательность моментов и создает время. Таким образом, момент не имеет длительности во времени. У момента нет временного начала и конца, он просто представляет собой неделимую временную единицу. Течение времени означает череду мгновений; Вселенная — это последовательность мгновенных [феноменальных] явлений. Любое [феноменальное] явление — это мгновенное явление.

“Все [феноменальные] композиты (самскара) мгновенны (кшаника)…” — Асанга

Вопрос о продолжительности [феноменального] явления не имеет смысла из-за его мгновенного, невременного характера. Буддизм утверждает, что в случае любого [феноменального] явления его появление (утпада) и исчезновение (ниродха) одновременны, поскольку оба относятся к одному и тому же моменту. Учитывая неделимый характер момента, в котором отсутствует какая-либо “длительность”, абсурдно утверждать, что рождение [момента] происходит в начале момента, а уничтожение — в его конце.

“В каждый момент (пратикшана) [происходит] как появление (удая), так и исчезновение (вьяя) [феноменальных] композитов (самскара).” — Васубандху

Все, что появляется, все [феномены] (дхармы) существуют лишь мгновение, представляя собой минимальные явленности, лишенные устойчивости, “точечные” [феноменальные] явления, которые, прекратившись, никогда не появятся вновь. … Явления скорее флуктуируют, чем действуют; существует только последовательность, но не трансформация.

“…Как может существовать активность (крия) преходящих вещей (астхита)?” — Асанга

Любая сущность представляет собой абсолютно новое [феноменальное] явление, которое длится лишь мгновение и которое, будучи уничтоженным, никогда не появляется вновь.

“Сущности (бхава) … не старые, но вечно новые.” — Асанга

Махаяна считает, что причинный поток [феноменов], представляющий собой проявленную Вселенную, состоит из последовательности мгновенных [феноменальных] явлений (кшаника); важность этой теории заключается в том, что она исключает возможность существования постоянного объекта, вовлеченного в серию зависимого возникновения (пратитьясамутпада) в качестве субстрата последовательных трансформаций. Согласно теории мгновенности, ряд зависимых происхождений не представляет собой последовательную причинную трансформацию устойчивого объекта, а состоит из череды все новых и новых мгновенных … [феноменов] (дхарм).

“…Все существование … рассматривается как непрерывный (прабандха) ряд (сантати) мгновенных [феноменальных] явлений (кшана), как [переход] от одного способа бытия (бхава) к другому способу бытия (аньятхабхава)”. — Ланкаватарасутра

Таким образом теория мгновенности (кшаникавада) превращается в отрицание [существования] постоянных объектов… То, что для человеческого ума представляется непрерывным, постоянным объектом, является лишь иллюзорной конструкцией субъективного воображения. За пределами этого воображаемого аспекта нет никаких постоянных объектов, но все мгновенно.

Однако видимость непрерывности не является полностью случайной, поскольку серии [феноменальных] явлений происходят не случайно, а определяются конкретными причинами (хету), конкретными условиями (пратьяя). Поскольку эти условия остаются в определенной степени постоянными, различные последовательные явления также имеют определенную степень сходства; возбужденное этим сходством, человеческое воображение порождает иллюзию неизменного объекта.” — Овидиу Криштиану Неду

Буддийским философам независимо (?) вторили арабские мыслители. Согласно их концепции темпорального атомизма, время состоит из череды атомарных моментов, каждый из которых лишен длительности; последняя возникает как следование атомов времени. Каждый атом времени конституирован двумя событиями — “возникновением” (х̣удӯс̱) и “уничтожением” (фана̄’). Феномен возникает и уничтожается в каждый момент времени. В суфизме мир понимается как ежемгновенное растворение в вечностной стороне Бытия и новое воплощение во временнóй его ипостаси.

В ХХ веке темпоральный атомизм стал очевиден и для многих наших недавних современников:

“Объективное существование течения времени означает, что реальность состоит из бесконечного числа слоев “сейчас”, которые последовательно сменяют друг друга. Но если одновременность есть нечто относительное, каждый наблюдатель обладает собственным набором “сейчас”, и ни один из этих различных слоев не может обладать исключительным правом на представление объективного временного промежутка.” — Курт Гёдель

Ошибка большей части современного человечества в отношении концепции “времени” заключается в том, что “время” превратили в абстракцию (например, в эйнштейновское абстрактное математическое “четвертое физическое измерение”), тогда как в реальности “время” — это развертывание нашего существования/сознания.

“Эйнштейновский переворот коснулся лишь формул, при посредстве которых трактуется идеализированная и наивно объективированная природа. Но каким образом формулы вообще, математическое объективирование вообще обретают смысл на почве жизни и наглядного [феноменального] окружающего мира — об этом мы ничего не знаем; так что Эйнштейну не удалось реформировать пространство и время, в которых разыгрывается наша живая жизнь.” — Эдмунд Гуссерль

Далее, почему наши мнения о длительности “одного и того же” промежутка “времени” часто кардинально различаются?

Потому что “время” это не один, а два потока состояний сознания, синтетическое единство которых мы называем “временем”: субъективный поток (мысли, эмоции, воспоминания, фантазии, сновидения, иллюзии и галлюцинации) и интерсубъективный поток (цветоформы, звуки и ощущения, концептуализированные как “реальный мир”) состояний сознания, которые подчиняются разным “законам природы”.

Интерсубъективный поток подчиняется законам трансцендентальной интерсубъективности, описываемым математически и известным как “законы физики”. То есть, “законы физики” — это законы трансцендентальной интерсубъективности, конституирующей эмпирический мир интерсубъективных феноменов, включая все научные наблюдения. В опровержение метафизической мифологии материализма/физикализма, дуализма и панпсихизма с их наивной верой в существование мифической “физической материи”, следует сказать, что единственная причина стабильности и предсказуемости интерсубъективных процессов сознания заключается в том, что таковы законы трансцендентальной интерсубъективности, элементарные структуры причинности которой известны нам как “элементарные частицы, волны и т.д.” и описываются математически.

Субъективный поток подчиняется законам трансцендентальной субъективности.

Это объясняет все расхождения в нашем “восприятии времени”, ведь хотя мы объединены интерсубъективным потоком, мы также есть субъективные потоки, которые текут индивидуально, что и делает наше “восприятие времени” в целом индивидуальным.

Наконец, почему “время” возможно?

Изменение возможно только относительно того, что не меняется; поток “времени” возможен потому, что природа нашего существования/сознания — трансцендентное сознание-в-себе (Свет), — из которой разворачивается поток, вневременна. Другими словами, поток “реки” нашего существования возможен только относительно трансцендентного “берега” — Трансценденции.

“В протяженности времени, поперек его бесконечности, лежит Бытие.” — Карл Ясперс

“Бытие … лежит не во времени за пределами смерти, а в глубине настоящего существования как Вечность.” — Карл Ясперс

“Говоря “нерождённая”, мы подразумеваем, что абсолютная природа не является чем-то, что когда-то возникло и может когда-то прекратиться. Эта природа пребывает вне возникновения и прекращения. Это не является чем-то, что находится вне нас, что необходимо где-то искать. Это то, что присутствует как основополагающая природа нашего собственного сознания.” — Дилго Кхьенце

Вслед за Буддизмом, утверждающим, что “сансара” безначальна, мы можем предположить, что поток нашего индивидуального существования безначален и бесконечен.

“Этот мир течет безначально.” — Васубандху

“Непрестанно скользя без остановки вперед, я получаю представление о времени как нескончаемом, в смысле начала и конца, прогрессе. Я перехожу в своем представлении в обоих этих направлениях каждый раз к другому времени. Всякое начало есть только начало в ряду, и ему предшествует другое, за всяким концом лежит другой конец, так что я не могу помыслить себе конец будущего.” — Карл Ясперс

Мы не можем мыслить абсолютное Начало “времени” в прошлом, поскольку ни что не происходит без причины, а для каждой причины должна быть своя причина, и так далее в бесконечность “времени” прошлого. Следовательно, мы — трансцендентальные субъекты, наша трансцендентальная интерсубъективность и интерсубъективно конституируемые/проецируемые феноменальные миры с их гипотетическими Большими Взрывами и Большими Сжатиями, повторяющимися циклично — это вечная (безначальная и бесконечная) перспектива Сознания, которой противостоит вневременная перспектива Трансценденции.

Итак, мы не можем мыслить абсолютное Начало “времени” в прошлом, но можем мыслить его в настоящем — можем мыслить каждый партикулярный “момент времени” (каждое партикулярное состояние сознания) как вечный акт эманации-творения.

“Понятие творения … шире понятия эманации, оно его в себя включает, так что творение есть эманация плюс нечто новое, создаваемое творческим да будет! Абсолютное преизбыточно, оно есть неисчерпаемый источник преизобильного бытия, которое есть излияние его богатства и полноты, и в этом правда идеи эманации, которая целиком включается и в идею творения.” — Сергей Николаевич Булгаков

Таким образом, если Начало и мыслимо, то не в прошлом, а в настоящем. Сейчас. Вечно сейчас.

“Сознание по самой своей природе — это singulare tantum. Я бы сказал: общее число сознаний — только одно. Я осмелюсь назвать его неразрушимым, поскольку оно обладает особым расписанием, а именно: сознание всегда сейчас. Для сознания действительно нет ни “до”, ни “после.”” — Эрвин Шредингер

“…Во временном существовании я никогда не могу просто пребыть с Трансценденцией, но могу лишь, восходя, приближаться к ней или, падая, терять ее. Если бы я был с Трансценденцией, то движение прекратилось бы, настало бы конечное Совершенство, времени больше не было бы.” — Карл Ясперс

“Человек не может стремиться узнать то, что может знать Божество. Такое знание положило бы конец его существованию во времени…” — Карл Ясперс

“Одно дело — быть пронесенным через бесконечную жизнь, другое дело — охватить все присутствие бесконечной жизни воедино, что явно присуще божественному Сознанию.” — Боэций

“Можем ли мы вырваться из времени? Мистики отвечают на этот вопрос утвердительно. Вырвавшись из времени, мы переживаем вечность как “остановившееся” время, вечное “сейчас”, nunc stans. Прошлое и будущее превращаются в озаренное настоящее.” — Карл Ясперс

“Вечное Бытие не дано нам в том, что эмпирически проявляется для нас во времени. Поскольку то, что для нас есть, должно проявляться во временности мира, то прямого знания о Боге и экзистенции быть не может. Может быть только вера.” — Карл Ясперс

Те, кому посчастливилось однажды трансцендировать свое индивидуальное существование в Трансценденцию (Свет), сообщают, что Трансценденция вневременна, в ней нет последовательной смены состояний, она есть невыразимое и немыслимое вневременное Бытие. Однако переход сознания от временнóго индивидуального существования к вневременной Трансценденции и обратно к временнóму индивидуальному существованию сам по себе является последовательной сменой состояний. Время и вневременность. Так же, как индивидуальное существование и Трансценденция являются двумя относительными перспективами единого божественного Сознания, их время и вневременность являются двумя относительными перспективами единой божественной Вечности.

Трансценденция — это зритель; экзистенция (свобода) — актор; феномены — костюмы и декорации. “Бог не играет в кости” (Эйнштейн), ибо божественная Игра — это индивидуальное существование.

Концептуальные ошибки Буддизма

“Существование, характеризующее такие вещи, как ваше тело, ваше имущество и мир вокруг вас … является взаимодействием схватывающего и схваченного [трансцендентального] сознания (алаявижняна). … Медитация, медитатор и объект медитации … являются не чем иным, как [ментальными] проекциями. … Нирвана — это прекращение [трансцендентального] сознания, которое проецирует [феномены].” — Ланкаватарасутра

“Когда [сознание] больше не цепляется ни за какой объект, тогда [сознание] утверждается в сознании-в-себе (вижнянаматратва). Когда нет ничего, за что можно ухватиться, это и есть сознание-в-себе, потому что нет никакого схватывания. Это и есть высшее, трансцендирующее мир знание (джняна), без ума (ачитта), без опоры или объекта. Отказ от двойственных недостатков [дихотомичности] приводит к перевороту [трансцендентального] сознания (алаявижняна). Только это и есть чистое бытие (дхату), немыслимое, благое, неизменное, блаженное, тело освобождения (вимуктикая), дхармовое тело (дхармакая), так называемое, великого мудреца.” — Васубандху

“Волны [феноменов] возникают из подобного реке [трансцендентального] сознания (алаявижняна).” — Ланкаватарасутра

“Чистота [сознания-в-себе] (дхармакая) достигается через отказ от и уничтожение [трансцендентального] сознания (алаявижняна).” — Васубандху

Из мистического (трансперсонального) опыта, в котором индийский йогин и философ, известный как Будда, трансцендировал свое индивидуальное существование (“сансару”) в недихотомичное (в смысле отсутствия прежде всего субъект-объектной дихотомии) трансцендентное сознание-в-себе (“вижнянаматратва/нирвана/шуньята/татхата/дхармадхату/дхармакая/татхагатагарбха/пр.”), он сделал несколько ошибочных концептуальных выводов.

Во-первых, это вывод о том, что индивидуальная самость это иллюзия. Буддизм выплескивает “ребенка” — трансцендентальный субъект — вместе с “водой” эмпирического субъекта, который не есть собственно субъект, но лишь феноменальная проекция субъекта, “нормальное” проецирование которой при достижении определенных “измененных” состояний сознания может нарушаться и даже прекращаться, что внушает буддистам (и не им одним, к сожалению) ошибочную убежденность в иллюзорности индивидуальной самости, хотя в действительности этот опыт говорит лишь о том, что трансцендентальный субъект, конституирующий/проецирующий феноменальный опыт, включая эмпирический субъект, это процесс, который подвержен радикальным изменениям и даже прекращению в трансцендентном измерении Сознания — в Свете.

Здесь нужно отметить, что, хотя третий и самый важный “поворот колеса” буддийской Дхармы — Йогачара/Вижнянавада — за более чем тысячелетие до Канта открыл истину существования трансцендентального измерения (“алаявижняны”, в терминологии Йогачары) Сознания, он придерживается той же ошибочной буддийской догмы и прямо отрицает тот факт, что трансцендентальный субъект это индивидуальная самость. Как следствие, хотя Буддизм и разрабатывает подробно один из аспектов трансцендентальной субъективности — структуры причинности (субъективные и интерсубъективные “кармические семена”, в терминологии Йогачары; интерсубъективные “элементарные частицы”, в современной научной терминологии) — он слеп в отношении второго (а на деле первого, поскольку самого важного) аспекта: свободы или, иначе, экзистенции, которая находится со структурами причинности в безначальном (“сансара” безначальна) круговороте взаимного обусловливания. Таким образом, в слепом отрицании реальности индивидуальной самости Буддизм проходит мимо самого важного аспекта нашего существования — экзистенции (свободы), укорененной в Трансценденции.

“Экзистенция в человеке — это то, что в мире является ничем не обсуловленной причиной себя. Однако сама эта безусловная свобода рождена Трансценденцией; экзистенция знает, что она дарована себе Трансценденцией.” — Карл Ясперс

Во-вторых, это вывод о том, что реальна только “нирвана” — Свет — тогда как не только индивидуальная самость, но “сансара” в целом это иллюзия. Этот наивный иллюзионизм/элиминативизм Буддизма не видит истину о том, что “сансара” и “нирвана” — индивидуальное существование и супраиндивидуальный Свет — это две эмпирически реальные, но относительные перспективы единого Сознания, которые не существуют одна без другой.

“Абсолют создает впечатление, что эмпирическая реальность [феноменального сознания] не является подлинно реальной, в то время как с позиции эмпирической реальности [феноменального сознания] нереален Абсолют. Бытие и небытие меняют свои отношения в постоянном чередовании.” — Карл Ясперс

Как следствие, в-третьих, для буддийской философии не существует вопроса о Едином — едином трех измерений (феноменального, трансцендентального и трансцендентного) Сознания или, иначе, двух перспектив — “сансары” (индивидуального существования трансцендентальных субъектов, их трансцендентальной интерсубъективности и интерсубъективно проецируемых феноменальных миров) и “нирваны” (Света). Буддийская философия, таким образом, слепа к Единому Сознанию.

В-четвертых (и это, пожалуй, главная ошибка Буддизма, а точнее — Буддизма Тхеравады/Хинаяны), это вывод о том, что истинная цель человека — это необратимое прекращение “сансары” (индивидуального существования) в “нирване” (Свете). Проблема этого целеполагания в том, что оно требует уничтожения (через уничтожение трансцендентального сознания, конституирующего феноменальное сознание) одной относительной перспективы Сознания ради другой относительной перспективы, однако каждый мистический (трансперсональный) опыт, в котором мистик/йогин/психонавт трансцендирует свое идивидуальное существование в Свет, учит, что одна перспектива не существует без другой, ведь итог каждого мистического опыта (в том числе опыта Будды) всегда один и тот же: “сансара” (индивидуальное существование) восстанавливается из “нирваны” (Света). Единое не допускает прекращения своей перспективы индивидуального существования, а значит “паринирвана” (необратимая, окончательная “нирвана”, которую Васубандху сравнивал с обезглавливанием) это миф.

“Свобода такова: не освобождаться от сансары и в то же время не страдать в ней. … Освобожденные [бодхисаттвы] свободны действовать согласно своей воле. Их освобождение не похоже на освобождение шравак [тхеравадинов/хинаянистов], которое напоминает обезглавливание из-за их окончательного мирного пребывания в паринирване.” — Васубандху

“Нирвана” — это не цель, а недостижимый Горизонт Совершенства, на пути к которому нас ждет бесконечность достижимого, и это маяк, проблеск Света которого в наших сердцах мы называем совестью. В какую бы инфернальную тьму мы ни завели себя на пути нашей свободы, сердце всегда указывает нам путь к Свету.

Спасибо, Отец!

“Истина действительно никогда не проповедовалась Буддой, видя, что человек должен осознать ее в себе самом.” — Асанга

P.S.

Широко распространено заблуждение, согласно которому буддийская концепция “пустотности” феноменов это концепция ничто как природы всех явлений — метафизический нигилизм. Неизвестно, откуда пошло это заблуждение — то ли из буквального трактования смысла слова “пустота”, то ли из глупостей Нагарджуны, — но оно дало глубокие корни, выкорчевать которые очень трудно. Истинный смысл буддийского понятия “пустоты” лучше всего, как ни странно, объясняет Карл Ясперс: “Поскольку она не показывает нам никакого нового объекта, идея [Трансценденции], измеряемая нашим обычным мирским знанием, пуста. Но своей формой она открывает нам бесконечные возможности, в которых Бытие может явить себя нам, и в то же время придает прозрачность всему сущему. Она преобразует смысл мира объектов, пробуждая в нас способность воспринимать То, что подлинно есть в явлении.”

Мозг

“Хотя в мозге физические процессы имеют отношение к психическим, все же нельзя предположить, что эти физические процессы достаточны для объяснения психических явлений.” — Вернер Гайзенберг

“Вся сложность неврологии, или науки, или философии заключается в том, как соединить активность мозга с опытом и сознанием. А все, что мы можем сказать в общем, — эти процессы идут параллельно.” — Оливер Сакс

Что такое сознание? Нам говорят, что это продукт мозга. Что такое мозг? Нам говорят, что это “материя” внутри головы. Однако, поскольку единственная эмпирическая реальность, когда-либо данная нам непосредственно в рамках нашего индивидуального существования, это реальность феноменального сознания, любой опыт, включая опыт “материи” внутри головы (а также опыт самой головы и тела в целом) и опыт любых научных наблюдений этой “материи”, который мы можем иметь, это феноменальный опыт — опыт феноменального сознания; поэтому убежденность в том, что сознание является продуктом эмпирического мозга, это абсурдная рекурсия, которая сводит (редуцирует) феноменальное сознание к феномену сознания.

Нам могут сказать, что настоящий мозг это не эмпирический и, следовательно, феноменальный мозг, а физический мозг, который трансцендентен феноменальному сознанию, то есть никогда не дан эмпирически — никогда не дан в опыте как таковой. Объясняет ли эта идея сознание с научной точки зрения? Нет, поскольку трансцендентное является предметом не науки (которая имеет дело исключительно с эмпирическими феноменами, математическими описаниями их “природы” и предсказаниями эмпирических процессов на основе этих описаний/моделей), а метафизических спекуляций, и следовательно, “физическое” существует только в нашем воображении как крайне проблематичная (с учетом т.н. “трудной проблемы” сознания) псевдонаучная метафизика материализма/физикализма с её редукционистской нейромифологией.

С точки зрения гораздо менее проблематичного и гораздо более концептуально экономичного (грубо говоря, простого) онтологического идеализма, миф о “физическом” был рожден слепотой в отношении прежде всего трансцендентального* измерения Сознания, а именно в отношении трансцендентальной интерсубъективности, которая конституирует/проецирует мир интерсубъективных феноменов, включая эмпирический мозг, который есть не что иное, как форма, в которой определенные процессы трансцендентальной субъективности того или иного субъекта конституируются феноменально нашим узлом трансцендентальной интерсубъективности.

“[Трансцендентальная феноменология — это] начальная философия, которая растет и разветвляется в конкретные объективные науки.” — Эдмунд Гуссерль

Истинный смысл физики так называемых “элементарных частиц” заключается в том, что она производит математические описания элементарных структур причинности трансцендентальной интерсубъективности, конституирующей мир интерсубъективных феноменов, включая все научные наблюдения, математические описания их “природы” и предсказания на их основе.

“Чего мы на самом деле достигаем с помощью [физики]? Ничего, кроме предсказаний, простирающихся до бесконечности.” — Эдмунд Гуссерль

Истинный смысл нейронауки заключается в том, что она производит описания корреляций между партикулярными субъективными феноменальными процессами (например, эмоциями) и партикулярными процессами интерсубъективного феномена “мозг” (эмпирический мозг).

Мы не должны путать науку с метафизическими материалистами/физикалистами в науке и их метафизическими мифами о существовании “физической материи” вообще, “физического мозга” в частности, и о локализации феноменального сознания в последнем. К собственно науке эти метафизические фантазии не имеют никакого отношения.

“Предположение, что физическое и психическое совмещается где-то в мозгу, — это чистая фантазия, которая всегда так и останется не поддающейся проверке гипотезой, ведущей свое происхождение от декартовской идеи о шишковидном теле как “седалище души” (на котором она “восседает”, подобно всаднику). То, что душа привязана к телу, — это крайне обобщенная истина; но все, что касается способов и места осуществления этой связи, распадается на множество возможностей, каждая из которых нуждается во внимательном рассмотрении. Несомненно, верна негативная точка зрения, согласно которой психическая реальность не локализована в одном-единственном месте: существует набор разнообразных связей и отношений между тем, что принадлежит сфере психического, и тем, что служит для нее необходимыми соматическими детерминантами. Конечно, в нервной системе есть отдельные, весьма четко отграниченные области, разрушение которых приводит к немедленной или очень скорой смерти; поражение некоторых других областей вызывает потерю сознания или сон, а повреждения, затрагивающие еще ряд областей, чреваты расстройствами или утратой отдельных функций (например, речи). Существуют также связи иного рода, имеющие отношение к функционированию нейрогормональной эндокринной системы: например, гормоны воздействуют на душевный настрой или на инстинкты, а события психической жизни могут вызывать внутреннюю секрецию отдельных гормонов, оказывающих влияние как на тело, так и на душу. Существуют и другие типы психосоматических взаимосвязей. Но не следует искать никакого “седалища души” — ни в смысле простой локализации, ни в гормональном или атомном смысле, на уровне ультрамикроскопических данных. Ныне все еще сохраняет свою ценность интуиция Лейбница, касающаяся нашего механического знания о телесном: если бы мы могли войти в машину мозга как рукотворный механизм и имели бы возможность наблюдать там за мельчайшими, неделимыми событиями, мы не обнаружили бы ничего, кроме активно контактирующих друг с другом физических частичек; нам не удалось бы заметить ни какого-либо подобия восприятия, ни чего-либо такого, что могло бы помочь нам понять его сущность. Обобщая можно сказать, что сопряженность (в том числе и тот ее ограниченный вид, который проявляется в доступных пониманию формах) существует только в той точке, где в нас возникает первичное видение и переживание душевного в телесном и телесного в душевном. Разделяя тело и душу и исследуя их взаимосвязь, мы не обнаруживаем никакой сопряженности.” — Карл Ясперс

“Многие полагают, что подобно биологическим явлениям, жизнь человеческой души представляет собой соматическое событие; понять человека можно только при условии, что его природа объясняется в соматических терминах, а любое упоминание души есть некий теоретический паллиатив, не имеющий серьезного научного значения. Возникает тенденция рассматривать любые психические события как нечто, наделенное по существу соматической природой и, соответственно, либо понятное в терминах науки о соматических явлениях, либо ожидающее скорой адекватной интерпретации в тех же терминах. Настоящий исследовательский подход, по идее, должен был бы допускать выдвижение гипотез, направленных на проверку, подтверждение или опровержение экспериментальных фактов с соматической точки зрения; но под влиянием соматического предрассудка воображаемая “сома” разбухает до масштабов эвристической презумпции, хотя в действительности она есть не более чем бессознательное выражение некоего ненаучного предрассудка. … Этот соматический предрассудок возникает вновь и вновь в обличье физиологии, анатомии или некоего неясного суррогата биологии. В начале нашего [XX] столетия его выражали примерно так: нет нужды изучать психику как таковую, поскольку она чисто субъективна. Любое ненаучное обсуждение психической жизни — это обсуждение в терминах анатомии, то есть с точки зрения соматических, физических функций. Даже временные, условные анатомические построения могут показаться более предпочтительными, нежели чисто психологический исследовательский подход. Но все эти анатомические построения … совершенно фантастичны; их вполне заслуженно называют “мозговой мифологией”. … Локализация сенсорных областей в коре головного мозга или, скажем, локализация афазии в левом полушарии означают лишь, что эти участки должны быть целы, чтобы то или иное событие психической жизни могло иметь место. В сущности, это аналогично необходимости иметь неповрежденный глаз, двигательных механизм и т.п.; ведь это столь же важные “инструменты”, обеспечивающие нормальное функционирование живого организма.” — Карл Ясперс

“Нам очень сложно критически оценивать тот факт, что локализация личности, сознательного разума, внутри тела символична, что это всего лишь практическая условность. Давайте соберем все знания об этом и осторожно заглянем внутрь тела. Там мы увидим чрезвычайно интересную суету или, если угодно, технику. … Но нигде на всем этом пути — от глаза, на пути через центральный орган, до мускул руки и слезных желез, — нигде, будьте в этом уверены, независимо от того, насколько далеко продвинется физиология, вы не встретите личность, как не встретите сильную боль, смутную тревогу, таящуюся в недрах этой души, хотя их реальность настолько очевидна, как если бы вы сами прошли через все это — и в действительности так оно и есть! … Наши же черепа не пусты. Но то, что мы там обнаруживаем, несмотря на живой интерес, есть сущее ничто при сопоставлении с жизнью и эмоциями души. Познание этого может в первую секунду огорчить. Мне, при более глубоком размышлении, это представляется скорее компенсацией. Если вам приведется созерцать тело умершего друга, когда боль утраты велика, неужели вас не успокоит сознание того, что это тело никогда не было вместилищем личности, а служило, чисто символически, в качестве “практической ссылки”?” — Эрвин Шредингер

Если онтологический идеализм действительно менее проблематичен и более концептуально экономичен, чем материализм/физикализм, то почему в наше время он отвергается большинством философов и ученых?

Идеализм ведет нас к вопросу о том, что такое сознание как таковое (сознание-в-себе) — к тайне трансцендентного, а с учетом тысячелетий опыта мистицизма (трансперсонального опыта трансцендентного) — к тайне Трансценденции, в то время как псевдонаучная метафизическая мифология материализма/физикализма это прежде всего реакция на религиозную мифологию, и проблема ее фанатичных сторонников в том, что вместе с “водой” наивных религиозных мифов они выплескивают Трансценденцию и упорно не желают возвращаться на путь веры, теперь уже чисто философской.

Истину идеализма отвергают не потому, что идеализм ненаучен (в действительности он более “научен”, чем материализм/физикализм и другие ошибочные онтологии, вводящие в онтологическое уравнение “физическую материю” и этим нарушающие принцип бритвы Оккама, поскольку идеализм позволяет нам объяснять научные данные с несравненной последовательностью и концептуальной экономичностью), а из-за Трансценденции: те, кто никогда не трансцендировал свое индивидуальное существование в супраиндивидуальный Свет, могут иметь только веру в Трансценденцию, на которую большинство наших современников неспособны, ибо вера в Трансценденцию мешает торжеству их эгоистичного своеволия, которое хочет, чтобы Бог умер. Кали Юга.

“Нет надобности рассказывать о том, каким великим другом атеистов во все времена была [метафизическая концепция “физической материи”]. Все их чудовищные системы до того очевидно, до того необходимо зависят от нее, что, раз будет удален этот краеугольный камень, — и все здание неминуемо развалится. Нам ни к чему поэтому уделять особое внимание абсурдным учениям отдельных жалких сект атеистов.” — Джорж Беркли

“Устрашающую картину современного мира, которую все с тех пор без устали повторяют, первым нарисовал Ницше: крушение культуры — образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциальность — вселенским лицедейством жизни “понарошку”; скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой духовный росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто никого не слышит; все разлагается в потоке слов; все пробалтывается и предается. Не кто иной как Ницше показал пустыню, в которой идут сумасшедшие гонки за прибылью; показал смысл машины и механизации труда; смысл нарождающегося явления — массы. Но все это для Ницше — передний план, рябь на поверхности. Сегодня, “когда дрожит вся земля, когда все трещит по швам”, главные события происходят в глубине — в недрах, а то, что мы наблюдаем — лишь последствия; житель уютного века спокойной и самодовольной буржуазности, Ницше с содроганием подлинного ужаса пишет о том, чего никто еще не замечает: главное событие — это то, что “Бог умер”. “Вот чудовищная новость, которая дойдет до сознания европейцев лишь через пару столетий; но тогда — тогда им долго будет казаться, что вещи утратили реальность”… “Возрастание нигилизма, — предсказывает Ницше, — составит историю двух ближайших столетий”. Вся наша европейская культура давно уже движется с мучительным напряжением, с дрожью и скрежетом, нарастающим от десятилетия к десятилетию, навстречу катастрофе; движется не спокойно, а судорожно, стремительными рывками, словно через силу: “скорей бы уж конец, лишь бы не опомниться, ведь очнуться и опомниться так страшно”… Если для христианства общий ход истории был предопределен заранее и нерешенным оставался для каждого отдельного индивида вопрос о спасении его собственной души, то для Ницше под вопросом оказывается направление общего процесса: в какую сторону он пойдет, будет зависеть от воли и активности человека. Гегель еще отказывался ставить вопрос о будущем; Маркс призывал ускорить наступление того, что и так должно было наступить в силу необходимости, о чем, как ему казалось, неопровержимо свидетельствовала его наука; но Ницше разглядел в будущем ужаснейшую опасность: человек может погибнуть, может снова стать обезьяной, если в последний момент ему не удастся решительно изменить направление истории.” — Карл Ясперс

“Дойдет ли современный мир до фатального конца того пути, на который он вступил? Или еще до того, как он низвергнется в бездну, затягивающую его все больше и больше, вновь произойдет вмешательство исправляющей силы, точно так же, как это случилось в период упадка греко-латинской цивилизации? Мы думаем, что остановка на пол-пути более невозможна, и согласно всем указаниям традиционных доктрин мы вступили в последнюю, завершающую стадию Кали-юги, в наитемнейший период этого “темного века”, в эпоху диссолюции, из которой можно выйти только через страшный катаклизм. При таком положении вещей, мы нуждаемся не просто в частичном исправлении ситуации, но в полном и радикальном ее обновлении. Хаос и беспорядок настолько широко распространились и достигли такой точки, что намного превзошли все ранее известные пределы. Начиная с Запада, они грозят распространиться на весь остальной мир. Мы можем быть совершенно уверенными, что триумф этих сил обречен быть преходящим и иллюзорным, но сегодня он настолько тотален, что в нем нельзя не видеть знака самого чудовищного из тех кризисов, которые случались с человечеством в ходе настоящего цикла. Разве мы не достигли уже упомянутой в священных книгах Индии циклической стадии, “когда все касты смешиваются, и даже традиционная семья исчезает”? Достаточно посмотреть вокруг, чтобы убедиться, что именно это и происходит сегодня, и заметить повсюду признаки глубочайшего вырождения, именуемого Евангелием “мерзостью запустения”. Нам нельзя недооценивать серьезность подобной ситуации. Следует рассматривать ее такой, какая она есть, без оптимизма, но и без пессимизма, потому что, как мы уже сказали выше, конец старого мира будет в то же время началом нового.” — Рене Генон

Органы восприятия, тело, смерть

“В самом деле, тело человека не выше его души и не священнее его духа. Оно есть не что иное, как внешняя [феноменальная] явь его внутреннего существа…” — Иван Ильин

“Тело есть [феноменальное] явление души, а душа — смысл телесного явления.” — Людвиг Клагес

“[Человеческое] тело — выражение души.” — Карл Ясперс

Одним из следствий понимания истины трансцендентальной феноменологии, которая в конечном счете есть истина онтологического идеализма, является понимание, что феноменальные “органы восприятия” (данные в феноменальном опыте “глаза”, “уши”, пр.) не выполняют функцию восприятия, а являются лишь феноменальными репрезентациями трансцендентальных процессов сознания, конституирующих/проецирующих феноменальные цветоформы, звуки и ощущения, синтетическую совокупность которых мы называем “реальным миром”.

То есть, мы “воспринимаем” феномены мира, например, не феноменами “глаза”, а феноменальным сознанием, в то время как феномены “глаза” это лишь феноменальная репрезентация процессов трансцендентальной субъективности, проецирующих визуальные феномены — цветоформы.

То же касается феноменов “мозг” и “тело” в целом — это лишь феноменальные проекции, конституированные трансцендентальным измерением сознания.

“Не тела производят восприятия, а комплексы восприятий составляют тела.” — Эрнст Мах

“…Ни описание физика, ни описание физиолога не содержат ни малейшего намека на ощущение звука. Любое описание подобного рода будет вынуждено заканчиваться фразой типа “эти нервные импульсы передаются в определенный участок мозга, где они регистрируются как последовательность звуков”. Мы можем проследить за изменением давления воздуха, которое вызывает колебания барабанной перепонки, мы видим, каким образом это движение передается цепочкой крохотных косточек к другой мембране и, в конце концов, к частям мембраны, расположенным в улитке, состоящей из волокон различной длины… Мы, возможно, поймем, каким образом колеблющееся волокно запускает электрохимический процесс проводимости в подсоединенном нервном волокне. Мы можем проследить распространение вплоть до коры головного мозга, и, может быть, даже получим объективные знания о происходящих в ней процессах. Но мы нигде не встретим “регистрацию звука”, которая попросту не содержится в нашей научной картине, а существует лишь в разуме человека, об ухе и мозге которого мы ведем речь. Таким же образом можно было бы обсудить ощущения прикосновения, тепла и холода, запаха и вкуса.” — Эрвин Шредингер

“Глаз, с помощью которого, как мы полагаем, мы видим, сам по себе является лишь [феноменом]; и когда мы обнаруживаем, что наши зрительные образы создаются структурой глаза, мы никогда не должны забывать, что и глаз с его устройством, зрительный нерв с мозгом и все структуры, которые мы еще можем обнаружить там как причины мысли, являются лишь [феноменами], которые действительно образуют самосогласованный мир, но мир, который указывает на что-то вне себя.” — Фридрих Альберт Ланге

На первый взгляд, эта мысль может показаться безумной, ведь мы привыкли думать о феноменах мира как об опосредованном “органами восприятия” и “мозгом” феноменальном конструкте (впрочем, большинство людей не понимает даже то, что это именно феномены сознания, а не “физическая материя” метафизической мифологии материализма/физикализма), однако внетелесный опыт восприятия мира во время клинической смерти и, реже, в радикально измененных состояниях сознания доказывает ложность этой убежденности.

Так, во время моего околосмертного опыта я, как и тысячи (а в исторической перспективе — миллионы) других переживших клиническую смерть людей, видел свое тело и другого человека, пытающегося реанимировать его, со стороны, находясь, как центр феноменального опыта, в нескольких метрах от них на некотором возвышении, и отчетливо слышал звуки происходящего из той же удаленной точки в пространстве. Непротиворечивым образом объяснить этот внетелесный опыт восприятия “реального” мира можно только с позиции идеализма, с точки зрения которого феноменальное “тело” с его “мозгом” и “органами восприятия” это лишь временная феноменальная проекция трансцендентальных процессов сознания, а не их субстрат — это лишь интерсубъективный феноменальный “образ”, в котором трансцендентальный субъект предстает перед собой и другими трансцендентальными субъектами в интерсубъективном “реальном мире”. Это даже не “скафандр”, а лишь феноменальная “марионетка”, управляемая трансцендентальными “нитями” сознания.

Следовательно, можно с уверенностью утверждать, что “смерть” феномена “тело” не есть смерть феноменального сознания и конституирующего его трансцендентального сознания, индивидуальное существование трансцендентального субъекта продолжается и далее, а значит истинна интуиция тех, кто верит в реинкарнацию/трансмиграцию субъектов в этом же или в других интерсубъективных мирах, с новыми феноменами “тело”.

““Быть мертвым” — это значит, что тело, отделенное от души, существует само по себе и что душа, отделенная от тела, — тоже сама по себе…” — Платон

“Более раннему эллинизму ни в коем случае не была чужда идея переселения душ, что известно из пифагорейских преданий. Эта идея становится однако логически бессмысленной, если при этом имеют ввиду полное стирание воспоминаний. И действительно, такому выдающемуся человеку, как Пифагор, приписывали фантастическую способность вспоминать свои прежние рождения и он, будто бы, даже доказывал это, узнавая предметы и места, в которых никогда не бывал!” — Эрвин Шредингер

“Появление концепций сансары и кармы не может быть объяснено имманентным развитием ведической доктрины, поскольку в ней не было никаких предпосылок возникновения этих мировоззренческих положений (мы имеем в виду ритуалистический политеизм или генотеизм самхит). И тем не менее учение о перерождениях и регулирующем их законе кармы не только появилось в Индии, но и стало центральным пунктом, ведущей идеей индийского религиозного менталитета. Можно, конечно, предположить, что эти доктрины заимствованы из автохтонной, дравидийской культуры Индии. Это предположение нельзя опровергнуть, но нельзя и доказать ввиду полного отсутствия источников, поэтому оно остается чисто умозрительным и лишенным какой-либо эмпирической базы.

Но в таком случае, какое предположение может способствовать объяснению такого доктринального феномена?

Мы рискнем ответить на этот вопрос и предположить, что доктрины сансары и кармы имеют психотехническое происхождение и появились вследствие развития психотехники и углубления трансперсональных переживаний индийских созерцателей.

Во введении мы уже рассказывали о чрезвычайно распространенном типе трансперсональных переживаний, зафиксированных на сеансах, проводимых С. Грофом и его коллегами. Этот тип С. Гроф назвал “памятью прошлых жизней”. Переживания, возникающие как под воздействием ЛСД, так и на немедикаментозных сеансах, базирующихся на холотропном дыхании, предполагают отождествление пациентом себя с некоторым лицом, жившим в далеком или недавнем прошлом; при этом чувства, мысли и весь психический опыт данного лица воспринимаются пациентом в качестве своего собственного. Иногда пациент описывает характерные исторические детали той эпохи, о которых до этого он не имел ни малейшего понятия. Иногда аутентичность этих деталей верифицируется специалистами. Но самое интересное то, что пациент очень часто находит в жизни того лица, с которым он отождествляет себя (или себя в одной из прошлых жизней), истоки и корни своих физических недомоганий, психологических проблем и сопровождающих их комплексов. Подобного рода переживания (развязывание кармических узлов) имеют большую психотерапевтическую ценность и способствуют разрешению многих психологических сложностей и избавлению от глубинных комплексов.

Если мы учтем постоянно встречающиеся в индийских текстах упоминания о йогинах и просветленных личностях, помнящих свои предыдущие жизни (следовательно, традиция прямо признает связь психотехнических достижений с памятью предыдущих жизней), то наше предположение о йогических, психотехнических корнях доктрин сансары и кармы получит дополнительное подтверждение, что, однако, отнюдь не отменяет последующей философской и теологической разработки этих представлений.

Кстати, достаточно интересно и то обстоятельство, что в Древней Греции учение о метампсихозисе поддерживалось в основном школами с мистико-созерцательной и мистериальной ориентацией, что тоже позволяет предположить психотехнические корни этого учения, а не обязательно объяснять его восточными влияниями, огульно отрицать возможность которых, однако, тоже нельзя: греки поддерживали регулярные связи с Индией, при Александре Македонском в Индии появились эллинизированные государства, царь одного из которых Милинда (Менандр) стал собеседником буддийского монаха Нагасены и в конце концов буддистом; эллинистическое искусство повлияло на стиль Гандхары и т. д. Мы даже знаем, что царь Ашока отправил в эллинистические страны буддийских миссионеров, дальнейшая судьба которых, однако, неизвестна.

И тем не менее объяснение тех или иных культурных феноменов заимствованиями — дело, как правило, неблагодарное, тогда как психотехническая теория открывает принципиально новый подход к пониманию формирования религиозной доктрины. Ведь не стало же у греков учение о метампсихозисе центральной религиозной доктриной, а у индийцев стало. Это, на наш взгляд, легко объясняется принципиально иным статусом психотехники в эллинистическом мире, где она наличествовала в элементарном состоянии в качестве вторичной составляющей мистериальных культов и эзотерических религиозно-философских учений, тогда как в Индии роль йогического аспекта религиозной жизни постоянно возрастала, пока он не сделался определяющим для реализации религиозной прагматики системы (освобождение) и основой доктринального творчества, особенно в буддизме и джайнизме, хотя и в индуистской традиции роль йоги тоже была чрезвычайно значима.” — Евгений Торчинов

Пространство

“…Мы должны отметить нечто чрезвычайно важное, что произошло еще при Галилее: скрытую подмену математически структурированным миром идеализаций единственного реального мира — того, который реально дан через восприятие, который когда-либо переживался и переживается — нашего повседневного жизненного [феноменального] мира. Эта подмена была вскоре передана его преемникам, физикам всех последующих веков.” — Эдмунд Гуссерль

“Мир — это пространственно-временнóй мир, и к его собственному бытийному смыслу, как смыслу жизненного [феноменального] мира, принадлежит “живая”, а не логико-математическая пространство-временность.” — Эдмунд Гуссерль

“Пространство есть не что иное, как только форма всех [феноменальных] явлений внешних чувств, т.е. субъективное условие чувственности, при котором единственно и возможны для нас внешние созерцания.” — Иммануил Кант

Большинство людей наивно мыслит пространство как нечто существующее независимо от эмпирической реальности феноменального сознания, однако это заблуждение, поскольку реальное эмпирическое пространство (а не псевдо-пространство математических идеализаций) это форма проецирования феноменов трансцендентальной (интер)субъективностью: трансцендентальное сознание проецирует определенные феномены пространственно протяженными и локализованными. Следовательно, говоря о “пустом пространстве” между, вне или внутри феноменов и предполагая существование пространства как независимого от феноменов “вместилища”, мы совершаем ошибку, поскольку реальное пространство дается нам только в феноменальном сознании и только пространственно протяженными и локализованными феноменами.

Таким образом, реальное пространство существует только в феноменальном сознании и нигде больше, о чем говорит в том числе квантовая нелокальность. В свою очередь, математическое “пространство” моделей физики — это не пространство, а математическая идеализация.

Что касается мерности реального пространства, то в радикально “измененных” состояниях сознания возможно её изменение. Например, на одном из этапов моего околосмертного опыта явленный мне трехмерный мир феноменов внезапно превратился в двумерную подвижную “картину”, словно “нарисованную” на невидимой двумерной “поверхности”, которая затем “раскололась” на множество “осколков” и постепенно исчезла, уступив место в моем сознании новому трехмерному миру феноменов, возникшему на месте исчезнувшего. В другой раз, проснувшись темным зимним утром, я увидел перед собой странную двумерную “картину”, словно “нарисованную” бледно-голубой “краской” на невидимой двумерной “поверхности”, мгновением позже в ней проступило третье измерение и смысл, и я увидел перед собой сидящую рядом со мной в постели жену, которая в темноте читала что-то на экране своего смартфона.

Этот опыт позволяет со всей возможной ясностью понять следующее: во-первых, все феномены нашего сознания это наши собственные трансцендентально конституированные проекции, субъективные и интерсубъективные; во-вторых, при радикальном изменении состояния конституирующей трансцендентальной субъективности возможно радикальное изменение состояния конституированной им феноменальной объективности, включая изменение мерности ее пространства; в-третьих, пространство существует только в феноменальном сознании и нигде больше.

“Природные формы… суть формы человеческие. Это в нашем мозгу возникли треугольники, переплетения и разветвления. Мы узнаем их, мы их оцениваем, мы живем, окруженные ими. Живем в среде наших же, людских созданий, соотносимых с человеком, мы развиваемся и умираем. В лоне пространства, человеческого пространства, мы производим измерения; этими измерениями мы творим пространство. Человек мало осведомлен… его пугает идея пространства; он воображает его огромным, ночным и разверстым. Он представляет себе существ простейшей шарообразной формы, затерянных в пространстве, съежившихся, раздавленных вечным присутствием трех измерений. Напуганные идеей пространства, человеческие существа ежатся; им холодно, им страшно. В лучшем случае они пересекают пространство, печально приветствуя друг друга при встрече. А между тем это пространство заключено в них самих, речь идет не более чем о порождении их собственного сознания. В этом пространстве, внушающем страх… человеческие существа учатся жить и умирать; в пространстве их сознания зарождаются разлука, обособленность и боль. Это не требует долгих рассуждений: влюбленный через горы и океаны слышит зов своей любимой, мать слышит призыв своего ребенка. Любовь соединяет, и соединяет она навсегда. Практика добра — связывание, практика зла — разделение. Разделение — это второе имя зла; и таково же второе имя лжи. На самом деле не существует ничего, кроме чудесной связи, огромной и взаимной.” — Мишель Уэльбек

Эта чудесная связь — связь трансцендентальной интерсубъективности.

Интерсубъективность и другие миры

“То, что это [трансцендентальное] измерение [сознания] оставалось скрытым на протяжении веков, то, что даже после того, как оно дало о себе знать, оно так и не вызвало привычного и последовательного теоретического интереса, можно (и нужно) объяснить проявлением своеобразного антагонизма между вхождением в это измерение и озабоченностью всеми интересами, составляющими естественно нормальную человеческую жизнь. … Эта схема возможного прояснения проблемы объективной науки напоминает известный образ Гельмгольца о плоскостных существах, не имеющих представления о глубине, в которой их плоскостный мир является всего лишь проекцией. Все, что человек — ученый и все остальные — может осознать в своей естественной жизни (переживание, знание, практическое планирование, действие) как область внешних объектов, как цели, средства, процессы действия и конечные результаты, связанные с этими объектами, а с другой стороны, в саморефлексии, как функционирующую при этом духовную жизнь, — все это остается на “плоскости”, которая, хотя и незаметна, но все же является лишь плоскостью в бесконечно более богатом [трансцендентальном] измерении глубины. … Разумеется, здесь постоянно играет роль и сила исторических предрассудков, особенно тех, которые, восходя к истокам современных позитивных наук, доминируют над всеми нами. Суть таких предрассудков, вбитых в души даже детей, состоит в том, что они скрыты в своих непосредственных последствиях. Абстрактная общая воля к избавлению от предрассудков ничего в них не меняет.” — Эдмунд Гуссерль

“Каждая душа … состоит в сообществе с другими [душами], которые интенционально взаимосвязаны, то есть [находятся] в чисто интенциональном, внутренне и сущностно замкнутом узле [трансцендентальной] интерсубъективности.” — Эдмунд Гуссерль

“Сущностно первое бытие, бытие, которое предшествует и несет в себе всякую мировую объективность, это трансцендентальная интерсубъективность: вселенная [трансцендентальных субъектов], которая осуществляет свою общность в различных [феноменальных] формах.” — Эдмунд Гуссерль

“…Что такое мир для меня? — Конституированные феномены, просто нечто, произведенное во мне… Для “я” трансцендентальной редукции [для трансцендентального субъекта] все существующее есть и должно быть конституированным продуктом.” — Эдмунд Гуссерль

“Конституирование мира сущностно предполагает “гармонию” [трансцендентальных субъектов]: … гармонию между конкретными конституциями в конкретных [трансцендентальных субъектах]; соответственно, оно предполагает и гармоничную генерацию [феноменального мира], происходящую в каждом конкретном [трансцендентальном субъекте].” — Эдмунд Гуссерль

“…В философии Йогачары кажущаяся общность восприятий различных существ объясняется не внешним материальным миром, который … является общим (и независимым от) всех, кто его воспринимает, а ментальными процессами различных существ, непосредственно влияющими друг на друга.” — Карл Бруннхольцль

“Йогачарины считали, что общий “объект восприятия” создается посредством прямого процесса или диалога, происходящего между различными [индивидуальными] потоками сознания без посредства [трансцендентной] “материи” [существование которой в Йогачаре эксплицитно отрицается].” — Томас Э. Вуд

Наш (существ, населяющих планету Земля) узел трансцендентальной интерсубъективности и его интерсубъективно конституированный феноменальный мир это партикулярные узел и мир, поскольку существует множество других узлов и миров, секторов единой вселенной трансцендентальной интерсубъективности. Мы знаем об этом из многочисленных свидетельств добровольцев, участвовавших в научных экспериментах с ДМТ — например, в научных экспериментах под руководством профессора Рика Страссмана. Эти свидетельства говорят о том, что трансцендентальный субъект может временно и неполностью (потенциально окончательно и полностью) отсоединяться от одного узла трансцендентальной интерсубъективности и присоединяться к другим узлам, осознавать их интерсубъективно конституированные феноменальные миры и коммуницировать с их субъектами.

“Это не похоже на какой-то наркотик. Это больше похоже на опыт использования новой технологии, чем на наркотик. … Это не галлюцинация, а наблюдение. Когда я там, я не интоксицирован. Я в здравом уме и трезвой памяти.” — Анонимный доброволец экспериментов Страссмана

Поскольку каждый эмпирический/феноменальный мир это интерсубъективный ментальный конструкт, для того, чтобы побывать в других мирах и встретиться с их обитателями, мы должны использовать не летящие в пустоте космоса корабли, которые в принципе не могут долго поддерживать полноценную жизнедеятельность наших тел, преодолевать большие расстояния за приемлемое время, и на большой скорости могут разрушиться при первом же столкновении даже с самым малым космическим объектом, а должны использовать инструменты радикального изменения состояния сознания.

“Нужно путешествовать [в другие миры] без тела. Смешно думать о космических путешествиях в [космических] кораблях.” — Анонимный доброволец экспериментов Страссмана

Добровольцы экспериментов профессора Страссмана интуитивно поняли то, что не смогли выразить на философском языке: путешествие психонавта в другой мир — это “путешествие” трансцендентального субъекта из одного узла трансцендентальной интерсубъективности и его интерсубъективно конституированного феноменального мира в другой узел и его мир.

“В моей жизни было много психоделических опытов, но ничто не могло сравниться с тем, что произошло сегодня, и подготовить меня к этому. … Я понял, что существует гораздо больше реальностей, чем та, в которой мы существуем.” — Анонимный доброволец экспериментов Страссмана

“Сто процентов [респондентов] описали концепцию прибытия в качественно иное пространство сознания или реальности, характерную для так называемого прорывного ДМТ-переживания… Меньшая часть сообщила о менее значительных темах прорыва через завесу — 22%, открытия своего появления в новой реальности — 58% и навигации по пространству, в котором они теперь оказались — 31%.” — Old Royal Naval College, University of Greenwich and Centre for Psychedelic Research at Imperial College London

“ДМТ показал мне истинность того, что существует бесконечное разнообразие реальностей. Существует действительная возможность существования смежных измерений.” — Анонимный доброволец экспериментов Страссмана

Существует потенциально бесконечное множество “смежных ментальных измерений” — узлов трансцендентальной интерсубъективности и их интерсубъективно констируированных феноменальных миров, секторов единой вселенной трансцендентальной интерсубъективности.

“Среди наиболее ярких, интригующих, запоминающихся, а иногда и обескураживающих переживаний, о которых сообщают люди после приема высокой дозы ингаляционного или внутривенного ДМТ, — встречи с кажущимися автономными сущностями или существами (Luke, 2011; Luke and Spowers, 2018; Meyer, 2006; Strassman 2001, 2008). Хотя описание природы сущностей, деталей опыта и смысла, приписываемого опыту, варьируется в широких пределах, такие переживания, по-видимому, нередки. По оценкам Страссмана (2008), по крайней мере половина участников его исследований высоких доз внутривенного ДМТ сообщали о путешествиях в невидимые или альтернативные миры, и одним из вариантов этой категории были контакты с инопланетными существами или сущностями. … Большинство респондентов (72%) утверждали, что сущность продолжает существовать после их встречи, и что этот опыт изменил у респондента фундаментальную концепцию [природы] реальности (80%). … На вопрос об атрибутах сущности большинство респондентов ответили, что сущность была сознающей (conscious) (96%), разумной (96%), благожелательной (78%), священной (70%), имела деятельность (agency) в мире (54%) и была позитивно оценивающей (positively judgmental) (52%)”. — Johns Hopkins Psychedelic Research Center

“Внезапно появились существа… Они были рады меня видеть… Казалось, они довольны тем, что мы открыли эту технологию… Они сказали мне, что могут поделиться с нами многими знаниями, когда мы научимся устанавливать более длительные контакты.” — Анонимный доброволец экспериментов Страссмана

“Что касается интерпретаций участниками природы сущностей, то большинство респондентов (Davis et al, 2020b) оценило их как “доброжелательный” (78%) и “священный” (70%), причем “доброжелательный” (78%) был самым распространенным в данном исследовании; “всезнающий” (38%) был одним из следующих по частоте выбора, а “сверхразумный” (19%) также был одним из самых распространенных; “злобный” (8%) был наименее распространенным (11% у Lyke).” — Old Royal Naval College, University of Greenwich and Centre for Psychedelic Research at Imperial College London

“Встречи с сущностями отмечались в 45.5% (n = 1719) случаев и были связаны преимущественно с женским фенотипом (n = 416, 24.2%); божествами (n = 293, 17.0%); инопланетянами (n = 281, 16.3%); существами (n = 158, 9.2%, включая рептилий и насекомоподобных существ); мифологическими существами (n = 144, 8.4%, включая машинных эльфов); шутами (n = 112, 6.5%). Взаимодействие с существами было преимущественно позитивным (n = 600, 34.9%) и включало доброжелательные, утешительные, защищающие или внешне заботливые взаимодействия. Взаимодействие типа “компаньон”, “педагог” или “гид” было выявлено в 32.4% случаев (n = 557). Общие типологические, архитектурные и структурные особенности “мира ДМТ” включали описания альтернативных или более высоких измерений (n = 952, 25.2%); комнат [n = 582, 15.4%, включая “зал ожидания” (n = 105, 2.8%)] и туннеля (n = 390, 10.3%)”. — University of Toronto, Imperial College London, Johns Hopkins University School of Medicine

“У меня есть осознание миров по ту сторону этой реальности. У меня есть ощущение, что я помню эти сущности. Мой опыт общения с ними был настолько реален, что не исчезает со временем, как это бывает с другими вещами. Они хотят, чтобы мы вернулись, хотят учить нас и играть с нами. Я хочу вернуться и учиться.” — Анонимный доброволец экспериментов Страссмана

Нас должно поразить до глубины души то, что тридцать лет назад во время экспериментов профессора Страссмана было совершено величайшее научное открытие в истории человечества — были открыты другие миры и цивилизации, — однако человечество до сих пор не отдает себе отчет в том, что произошло, поскольку ослеплено псевдонаучной метафизической мифологией материализма (физикализма).

Только посмотрев на эмпирическую, а следовательно, феноменальную реальность через оптику трансцендентальной феноменологии и онтологического идеализма, мы поймем, что явленный нам интерсубъективный мир это феноменальная проекция нашего узла трансцендентальной интерсубъективности, существуют другие узлы и их миры, и мы можем коммуницировать с ними.

“Мы не обладаем достаточным воображением, чтобы понять, что мы упускаем.” — Джин Тумер

Инферно

“Если бы это Бог сотворил мир, то мир не был бы таким жалким и порочным, каким мы его видим.” — Лукреций

“Природа не божественна, а демоноподобна.” — Аристотель

“Мир во всех отношениях, конечно, плох: эстетически он похож на карикатуру, интеллектуально — на сумасшедший дом, морально — на логово мошенников, а в целом — на тюрьму.” — Артур Шопенгауэр

“История это не что иное, как картина преступлений и несчастий.” — Вольтер

“История это ткань низменных и жестоких деяний, посреди которых через длительные промежутки времени сверкают несколько капель чистоты.” — Симона Вейль

“История движется от одного потрясения, от одной катастрофы к другой, с короткими промежутками счастья, маленькими островками, которые она на время щадит, пока они тоже не будут затоплены. В общем, как выразился Макс Вебер, это дорога, вымощенная дьяволом уничтоженными ценностями. … И снова мы сталкиваемся с вопросом: кто правит миром — Бог или дьявол? И хотя мы можем верить, что в конечном счете дьявол находится на службе у Бога, доказательств этому нет.” — Карл Ясперс

Мы подарены себе в нашей свободе вместе с компасом совести, который указывает Путь истины, свободы, любви и красоты. Наблюдая за собой и другими существами, мы обнаруживаем, что это один и тот же компас, который дан всем нам в одной и той же форме, отличается только наша способность осознавать этот компас и следовать по указанному им Пути. Мы можем оставить его незамеченным, можем игнорировать его, можем отвергнуть его и даже пойти противоположным путем; это дорожный знак на каждом перекрестке наших “здесь и сейчас”, который указывает Путь, который мы свободны выбрать как свой путь или отвергнуть как чуждый, предпочтя принцип “делай, что хочешь” бессовестного произвола свободе, самоограниченной совестью.

Всмотревшись внимательно, мы увидим, что призыв совести сверхрационален и безусловен, ведь мы воспринимаем его не опосредованно аргументами разума (рацио), а непосредственно в самой сердцевине своего существования, и не можем объективировать его источник, как не можем объективировать и источник своей свободы, поскольку мы слышим совесть оттуда же, откуда берет свой исток наша свобода — из Трансценденции.

Мы можем рационализировать совесть рассудочными правилами этики и эстетики, законами морали, заповедями и так далее, однако все подобные рационализации будут лишь суррогатами совести, которые не должны заслонять от нас саму совесть и, по большому счету, не нужны нам, ведь мы сами без посредников всегда стоим на границе трансцендентальной субъективности, через которую на языке свободы и совести с нами говорит Трансценденция.

“Руководство, осуществляемое Трансценденцией, отличается от любого другого руководства в мире, так как направляющее руководство Бога единственное в своем роде. Оно свершается на пути, проходящем через саму свободу.” — Карл Ясперс

“То, что Бог явственно неощутим в этом мире, означает одновременно, что человек не должен отказываться от своей свободы в пользу имеющих место в мире понятных и постижимых вещей, авторитетов, сил, что он, скорее, несет ответственность за самого себя, которой ему не нужно избегать, отказываясь будто бы свободно от свободы. Он должен быть обязан самому себе тем, каким образом он принимает решения и находит путь. Поэтому Кант говорит: непостижимая мудрость [Бога] равно удивительна тем, что она дает нам, и тем, в чем она нам отказывает. Так как если бы она в своем величии постоянно стояла бы перед глазами и как убедительный авторитет в мире говорила бы ясно и определенно, то мы были бы марионетками ее воли. Она же хочет, чтобы мы были свободны.” — Карл Ясперс

“Божество ничего не говорит непосредственно, но кажется, что через эту возможность свободы оно говорит, а именно, требует, чтобы была исполнена его непостижимая для нас воля, в силу которой оно сделало человека независимым, чтобы он на собственную ответственность принимал решения о самом себе и обладал в том своим подлинным достоинством.” — Карл Ясперс

“Не человек требует от Бога свободы, а Бог требует от человека свободы и в этой свободе видит достоинство богоподобия человека.” — Николай Бердяев

Именно в силу сверхрациональной и безусловной природы совести все известные попытки создания всеобъемлющих рациональных этических и эстетических систем оказались безуспешными. И чем более рационально проработанными были такие системы, тем больше они затемняли вопросы этики и эстетики, поскольку уводили нас от ясного непосредственного восприятия совести в лабиринт рационализаций, претендовавших на роль истины в конечной инстанции.

“Бог говорит не через повеления и откровения других людей, а в самости человека и через его свободу, не извне, а изнутри.” — Карл Ясперс

Поэтому если и можно рационализировать совесть, то лишь одним единственным правилом: прислушайся к сердцу и поступай как должно.

“Именно с благотворения не по склонности, а из чувства долга и начинается моральная и вне сравнения высшая ценность характера.” — Иммануил Кант

“Решающее место свобода находит себе в нравственной деятельности, выборе в осуществлении самости под руководством долженствования.” — Карл Ясперс

Если теперь в данных нам Богом свободе и совести мы всмотримся в явленный нам интерсубъективно мир, то увидим, что наша свобода в цепях этого мира, мы порабощены им. Но поскольку мы рождены в рабстве и никогда не были в этом мире подлинно свободными, нам не с чем сравнить свое трагическое положение и мы либо не видим эти цепи, либо они не кажутся нам цепями, либо эти цепи настолько привычны, что и вполне терпимы.

Мы терпим цепи наших тел, которые ограничивают нашу свободу, принуждают нас и манипулируют нами требованиями воздуха, воды, пищи, солнечного света, тепла, сна, очищения, ухода, опорожнений, совокуплений, лечения, избавления от боли и различных раздражителей, и так далее. Мы терпим цепи монотонных циклических процессов, выйти из которых не можем: вдохов и выдохов, бодрствования и сна, возбуждения и релаксации, голода и насыщения, наполнения и опорожнения, рассветов и закатов, лунных циклов, смены времен года и так далее. Мы терпим цепи внешнего по отношению к телу мира, допускающего существование тела лишь в узких рамках определенных условий — определенных воздуха, воды, пищи, давления, гравитации, освещения, температуры, радиации и так далее. Если вдобавок мы начнем перечислять те цепи, которые мы в своем бессовестном произволе сами создали для себя, то это повествование о жизни рабов растянется на сотни страниц.

“Отношение между “Я” и миром представляет собой, собственно, не только взаимозависимость, голую полярность — наподобие теоретического субъект-объектного отношения, — но отличается совершенно определенным напряжением. Внешний мир с самого начала противостоит человеку как враждебный и ограничивающий его свободное движение.” — Отто Ф. Больнов

“Мы, бывшие узники концлагерей, можем вспомнить тех людей, которые поддерживали других узников, делились с ними последним куском хлеба. Их могло быть немного, но они являют собой достаточное доказательство того, что все можно отнять у человека, за исключением одного: последней частицы человеческой свободы — свободы выбирать свою установку в любых данных условиях, выбирать свой собственный путь.” — Виктор Франкл

Единственная подлинная свобода, которую этот мир оставил нам, это свобода мысли, которая позволяет нам выбирать ту или иную этическую и эстетическую установку. И если мы посмотрим на явленный нам мир с точки зрения этики и эстетики, то увидим инферно.

Мы можем спеть хором “Как прекрасен этот мир, посмотри!”, но от этого не исчезнут законы дикой природы, заставляющие одних ради выживания убивать и пожирать других, не исчезнут мучительные климатические условия, землетрясения, извержения вулканов, тайфуны, смерчи, цунами, потопы, оползни, лавины, пожары, голод, боль, травмы, увечия, болезни, эпидемии, паразиты, грязь, уродства, гной, дерьмо, зловония и прочие не самые прекрасные вещи. В совокупности с кровавой историей демонического произвола тех из нас, кто отверг призыв совести, все это может показаться прекрасным разве что совершенно слепому.

“И этот мир, эту сутолоку измученных и истерзанных существ, которые живут только тем, что пожирают друг друга; этот мир, где всякое хищное животное представляет собою живую могилу тысячи других и поддерживает свое существование целым рядом чужих мученических смертей; этот мир, где вместе с познанием возрастает и способность чувствовать горе, способность, которая поэтому в человеке достигает своей высшей степени, и тем высшей, чем он интеллигентнее, этот мир хотели приспособить к лейбницевской системе оптимизма и демонстрировать его как лучший из возможных миров. Нелепость вопиющая!” — Артур Шопенгауэр

“Мир все равно что ад, в котором люди, с одной стороны, мучимые души, а с другой — дьяволы.” — Артур Шопенгауэр

“Ад пуст, все бесы здесь.” — Уильям Шекспир

Инфернальность этого мира вполне ясно осознавалась нашими предками, считавшими его юдолью страданий, в которую мы изгнаны мифическим “Господом” за провинность мифических “Адама” и “Евы”. Другие веками тщились изобрести аргументы для теодицеи — адвокатуры, занятой оправданием мифического “Творца” за его ужасное творение. Не будь этот мир инфернальным, в теодицее не было бы нужды. Со временем, однако, в нашей жизни стало больше комфорта, и страсти поутихли, мы смирились — смирились, поскольку большинство людей не вполне ясно осознает данную им Богом свободу и совесть, а потому не имеет той оптики, которая помогла бы совершенно иначе — трезвее и честнее — увидеть себя и этот инфернальный мир. Впрочем, если мы приглядимся к окружающим, то заметим, что никто не хочет видеть себя и мир трезвее и честнее, никто не хочет мешать себе и другим “нормально жить” в этом невежестве — жить в нежелании ведать.

“Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла?” — Фёдор Достоевский

Тем из нас, кто все-таки желает ведать, придется спросить себя:

Почему существует радикальное противоречие между свободой и совестью, данной нам Богом, и этим инфернальным миром?

Почему так много людей, переживших мистический/трансперсональный опыт божественного Света, не могут вспомнить о Нем ничего, кроме абсолютной истины, свободы, любви и красоты, тогда как в нашем мире так много их ужасных противоположностей?

Почему нам дан именно такой инфернальный мир, хотя, судя по отчетам психонавтов (например, добровольцев экспериментов профессора Страссмана), существуют гораздо более прекрасные миры?

Наконец, почему многие люди, пережившие клиническую смерть, говорят, что произошедшее с ними было похоже на пробуждение от глубокого и темного сна к тому, что они восприняли как свое исконное состояние свободы и подлинности, в то время как возвращение в этот мир было для них сродни возвращению в тюрьму?

Что этот инфернальный мир такое и почему мы заперты в нем?

“Идея ада онтологически связана со свободой и личностью, а не со справедливостью и воздаянием. Как это ни парадоксально звучит, но ад есть нравственный постулат свободы человеческого духа. Ад нужен не для того, чтобы восторжествовала справедливость и злые получили воздаяние, а для того, чтобы человек не был изнасилован добром и принудительно внедрен в рай, т. е. в каком-то смысле человек имеет нравственное право на ад, право свободно предпочесть ад раю. В этом скрыта вся нравственная диалектика об аде.” — Николай Бердяев

“О, мой Бог, как же так получется в этом бедном старом мире! Ты так велик, но Тебя никто не замечает; Твой голос так громок, но его никто не слышит; Ты так близок, но Тебя никто не чувствует; Ты отдаешь себя всем и каждому, но никто не знает Твоего имени. Люди бегут от Тебя и при этом говорят, что не могут найти Тебя; они поворачиваются к Тебе спиной и при этом говорят, что не могут услышать Тебя.” — Ганс Денк

“Люди находятся в аду не потому, что Бог разгневан на них; они находятся в гневе и тьме потому, что они поступили со Светом, который бесконечно исходит от Бога, так же, как человек, который выколол себе глаза, поступил со светом солнца.” — Уильям Лоу

“Феномены, которые [проявляются как] приятные миры, миры страданий, а также смерти, переходы и рождения [в этих мирах] — это различные формы существования в сансаре, которые возникают в результате присвоения [кармических] семян [трансцендентального сознания (алаявижняна)], являющихся латентными тенденциями звеньев [индивидуального] существования.” — Васубандху

“По мнению Васубандху, переживания обитателей ада — это чисто ментальные явления, подобные снам. Однако, по его словам, переживания множества существ в инфернальных мирах не являются чисто личными. Они личные в том смысле, что не являются переживаниями чего-либо за пределами потоков сознания индивидов, которые их испытывают, но они и коллективные, в том смысле, что переживания существ, которым “снятся” их мучения, взаимосвязаны друг с другом. То, что испытывают существа в инфернальных мирах, в какой-то мере определяется их кармой и приобретенными предрасположенностями (васана).” — Томас Э. Вуд

Во времени нет иной воли Бога, кроме наших свободы и совести. Во времени нет иных милости и гнева Бога, кроме нашей судьбы. Каждому свой мир. Карма.

Пора отбросить все иллюзии в отношении этого мира и нашей ситуации в нем.

“Ряд историков утверждает, что не существует эмпирических доказательств того, что современная экономика, современное государство, современные нравы или современная наука оказали какое-либо долгосрочное влияние на предрасположенность человечества к насилию. Напротив, ученые утверждают, что масштабы коллективной жестокости резко возрастают с развитием современных социальных организаций, в то время как масштабы и характер межличностного насилия остаются практически неизменными. … Распространение грамотности, утонченных манер и вовлеченности в национальные и международные экономические рынки не сильно повлияло на уровень насилия за последние 200 лет…” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

“Когда я учился в аспирантуре в конце 1980-х годов, меня учили, что первые серьезные сомнения в прогрессе возникли после Холокоста, когда историки столкнулись с ужасами нацистской эпохи и обнаружили, что их невозможно совместить с верой в западную цивилизацию. Более поздние тенденции в историографии, как мне сказали, указывают на шокирующие бедствия [Первой мировой] войны как на момент, когда ученые начали высказывать первые сомнения в идее прогресса. … Поставить под сомнение возможность прогресса — не значит поставить под сомнение факт изменений. В живых системах изменения — обычное явление, которое легко объяснить; то, что трудно объяснить, — это стазис. Более того, многие тенденции в прошлом человечества имеют видимость направленности, в том числе и потому, что многие виды изменений связаны с выбором пути, с которого нет возврата. Например, существует значительная разница между миром людей в плейстоцене и миром людей в наши дни. Но изменения — это не прогресс. Прогресс — это моральная претензия, утверждающая, что сегодняшний мир лучше, чем мир прошлого. Точно так же, как ни один палеонтолог не станет утверждать, что современные существа лучше динозавров, все меньше и меньше историков склонны говорить, что современный мир в моральном отношении лучше, чем прошлый. Вера в моральный прогресс, по сути, является исключением в западной историографии, поскольку западные историки, писавшие до XIX в., редко допускали, что с течением времени происходил какой-либо моральный прогресс. Лишь во второй половине XIX века концепция прогресса была серьезно включена в исторические повествования. Таким образом, историческая наука отступала от идеи прогресса примерно столько же времени, сколько она ее поддерживала. Но когда история начала избавляться от представления о прогрессе и отказываться от курса западной цивилизации, через который она когда-то опосредовалась, это создало серьезный интерпретационный вакуум для людей, чья нравственная космология опирается на веру в прогресс. Если вы верите в ценности западной цивилизации, то вам, наверное, было неприятно обнаружить, что историки больше не хотят ее пропагандировать.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

“Можем ли мы жить в этом мире, где исторические события это не что иное, как бесконечное сочетание иллюзорного прогресса и горького разочарования?” — Эдмунд Гуссерль

“Прогресс — чистая иллюзия. Он затрагивает только сферу материи, дух же неукоснительно деградирует. То, что наши современники выдают за достижения, на самом деле постыдные пороки — отказ от религии как от предрассудка, аморализм как преодоление комплексов, презрение к прошлому как чванливое невежество, глупость, возведенная в норму. Реальность становится призрачной. Аристократические идеалы противостоят ложным идеалам либерализма, они заменены низкопробными вкусами толп — рынок и развлечения, социальный конформизм и интеллектуальная анархия. Рационализм, критицизм, релятивизм и все подобные изувеченные направления несут в себе профанический элемент, который полностью пропитал современный мир. Конец современного мира — это всего лишь конец иллюзии.” — Рене Генон

“Кто полагает, что живет ради своих потомков, обманывает самого себя. Это ложное утверждение. Пройденный человечеством путь — не путь прогресса. Прогресс лишь мнится. Только единицы из сынов человеческих действительно шли вперед. Круговорот не есть продвижение. Мы должны разорвать круг, иначе ничего не добьемся. Те, кто думает, что жизнь начинается рождением и кончается смертью, не видят круга. Где уж им разорвать его!” — Густав Майринк

“Долог и труден путь, что из ада ведет к Свету.” — Джон Мильтон

P.S.

“Согласно обобщенному толкованию психо-физического параллелизма, свободу воли следует считать признаком сознательной жизни; свобода воли соответствует отправлениям организма, не только ускользающим от причинно-механистического описания, но не поддающимся даже и физическому анализу в той доведенной до предела форме, какая требуется для однозначного применения статистических законов [квантовой] механики. Не пускаясь в метафизические спекуляции, я, пожалуй, мог бы добавить об анализе самого понятия объяснения следующее: альфой и омегой такого анализа должен быть отказ от объяснения нашей собственной сознательной деятельности. … Связывать … свободу воли непосредственно с ограничением причинности в атомной физике, как это часто предлагают, совершенно чуждо нашим взглядам.” — Нильс Бор

“…Мы должны спасти ответственность от погибельного учения о несвободе человека, ибо в противном случае нам не избежать разрушения любой нравственности.” — Карл Ясперс

Добро и зло

“Нигде в мире, да и нигде вне его, невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме одной только доброй воли. … Добрая воля добра не благодаря тому, что она приводит в действие или исполняет; она добра не в силу своей пригодности к достижению какой-нибудь поставленной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе.” — Иммануил Кант

“В бытии все имеет свой ранг, но самое низшее не есть зло. Безобразное в существовании отталкивает нас; но безобразное еще не есть зло. Самобытие может пасть, оно есть только в подъятии из падения; но уклонившееся с пути, опустошающееся, исчезающее без следа не есть зло. Даже неистинное еще не есть зло, как и инстинктивное; не являются злом и беды существования, ограничивающие его и уничтожающие. Все это становится лишь средством в руках зла, когда зло одушевляет все это негативностью своего воления. Ибо зло не присуще никакому наличному бытию, никакой эмпирической действительности и никакому идеальному значению, но оно есть потому, что есть свобода. Злой может быть единственно лишь воля.” — Карл Ясперс

“Всякое истинное осуществление так или иначе связано с решающим выбором. По сравнению с его серьезностью (поскольку любой выбор неизбежно исключает часть возможностей и заставляет человека принимать безусловные решения) все остальные конфликты превращаются в нечто чисто внешнее, в полную многообразных движений игру живого. Только человек, сделавший выбор — то есть только тот, в чьей природе утвердилось и господствует принятое решение, — является человеком в истинном, экзистенциальном смысле… Путь решающего выбора — это ни в коем случае не уравнивание возможностей, не примерение их в рамках объемлющей целостности; это обретение основы в борьбе с чем-то иным.” — Карл Ясперс

“Человек пробуждается только тогда, когда он начинает различать добро и зло. Он становится самим собой, когда его поступок основывается на решении, куда он хочет направить свое существование.” — Карл Ясперс

С точки зрения воли, свобода которой самоограничена по зову совести — проблеска Света, — бессовестная воля это демонический произвол. С точки зрения демонического произвола, самоограниченная свобода это “лох”. Извечный конфликт добра и зла это конфликт доброй и злой воли — воли, свобода которой самоограничена по зову совести, и эгоистического своеволия, свобода которого это демонический произвол принципа “делай, что хочешь”. Эти вечные антагонистические позиции не чередуются, а разгораются ярче в столкновении друг с другом. Коммуникация между представителями этих позиций возможна, но редко приводит к переходу на противоположную сторону, поскольку, с точки зрения каждой из них, противоположная сторона это извращение.

“В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода — лишь в одолении себя и воли своей, так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином.” — Фёдор Достоевский

“Во все времена и у всех народов самопреодоление составляло основу добродетели. Это видно уже из того, что этика всегда выступает в облачении требования “ты должен!”. Иначе и не может быть потому, что именно то практическое поведение, в каких бы отдельных случаях оно ни проявлялось, которое мы называем высоконравственным, в положительном смысле значительным, оцениваем как мудрое, которому мы по различным причинам выражаем высочайшее уважение, восхищение, одобрение, всегда имеет то общее, что оно находится в определенном противоречии с примитивными желаниями.” — Эрвин Шредингер

“Свобода — это преодоление того внешнего, которое… подчиняет меня себе… Однако свобода есть вместе с тем и преодоление собственного произвола. Свобода совпадает с внутренне наличествующей необходимостью истинного. Будучи свободным, я хочу не потому, что я так хочу, а потому, что я уверен в справедливости моего желания. Поэтому притязание на свободу означает желание действовать не по произволу или из слепого повиновения, а в результате понимания.” — Карл Ясперс

“Добрая воля — это конечная цель нашего существования; ничто другое не имеет ценности, кроме как по отношению к ней.” — Карл Ясперс

Все люди делятся на три типа: те, кто выбрал свободу; те, кто выбрал произвол; те, кому еще предстоит сделать выбор, либо провести остаток своих дней в неведении, в самом важном мало отличаясь от животных. К сожалению, в нашем прогнившем мире преимущество имеют демоны — те из нас, кто выбрал произвол и кто имеет власть манипулировать сознанием “лохов”, которые не догадываются о том, что здесь происходит на самом деле, и которым уготованы либо обращение, либо жизнь в убаюканном стаде.

“Нормальность — это не что иное, как легкая форма слабоумия.” — Карл Вильманнс

“Нормальность — это смерть.” — Теодор Адорно

Почти бесполезно напрямик высказывать предельную правду о нашем больном мире, поскольку, с точки зрения так называемого “нормального человека”, эта правда — “безумие”, “ересь”, “фантастика” и т.п. Слова — суррогаты смыслов — бессильны в передаче настолько радикального смысла. Постичь эту радикальную истину можно только непосредственно, увидеть ее только своими глазами, ужаснуться и отвергнуть соблазн любой ценой, или продаться и вступить в легион тех, кто добровольно стал агентами Тени.

“Нет никаких оснований для розового исторического оптимизма. Христианство ему не научает. Мир идет к трагическому раздвоению и борьбе противоположных духовных начал. Но в путях этих имеет великий смысл устранение иллюзий, разоблачение подлинных реальностей.” — Николай Бердяев

“Не когда-то наступит, а уже идёт — физическая, духовная, космическая! — борьба за нашу планету. В своё решающее наступление уже идёт и давит мировое Зло...” — Александр Солженицын

Тень

“Дэймон (daemon) — это компьютерная программа, которая выполняется как фоновый процесс, не находящийся по непосредственным контролем пользователя.” — Википедия

“Демон вторгся в меня, завладел моим телом, разумом и душой. Я вскочил и закричал, пытаясь освободиться.” — Альберт Хофманн

“Тень — нравственная проблема, бросающая вызов всей эго-личности, ибо никто не в силах осознать тень, не приложив к этому серьезных нравственных усилий.” — Карл Густав Юнг

“Величайшая уловка дьявола состоит в том, чтобы убедить вас, что он не существует.” — Шарль Бодлер

Порой людям снятся так называемые осознанные сновидения (субъективные феноменальные конструкты, которые настолько же эмпирически реальны для сновидцев, как и интерсубъективный феноменальный “реальный мир”), в которых они встречают “других людей”, которые выглядят и ведут себя почти как настоящие люди, но на самом деле являются феноменальными манифестациями трансцендентальных дэймонов — автономных процессов трансцендентальной субъективности (“личного бессознательного” наивной психологии), порожденных теми или иными волевыми тенденциями своих носителей, мимикрирующих интеллект и воздействующих (иногда явно, но чаще незаметно) на носителей с целью усилить порождающие их волевые тенденции.

Мы можем явным образом переживать дэймонические манифестации не только в сновидениях, но и в бодрствующем сознании.

“Больной мыслит о чем-то и одновременно чувствует, что его мысли — это мысли кого-то другого, кто каким-то образом навязал их ему. В тот самый момент, когда возникает мысль, возникает и непосредственное осознание того, что мыслит не сам больной, а некто внешний по отношению к нему. … Больной не знает, почему у него появилась данная мысль; в его намерение вовсе не входило мыслить именно об этом. Мало того что он не чувствует себя хозяином собственных мыслей — он ощущает, что находится под властью какой-то недоступной пониманию внешней силы.

“На меня оказывается какое-то искусственное воздействие; чувство подсказывает мне, что кто-то привязал себя к моему духу и к моей душе — подобно тому как при игре в карты кто-то, подглядывающий из-за плеча игрока, может вмешиваться в ход игры.”

Больным свойственно считать, что мысли не только “делаются” для них, но и “отнимаются” у них. Исчезновение мысли сопровождается возникновением чувства, будто это произошло вследствие какого-то воздействия со стороны. Затем, вне всякого контекста, возникает новая мысль. Это тоже “делается” извне.

Это ощущение “сделанности” может охватить любую форму человеческой активности — не только мышление, но и двигательную активность, речь, поведение. Во всех этих феноменах принципиальную роль играет момент воздействия на волю. Речь идет о чем-то существенно ином, нежели жалобы лиц, страдающих психопатиями и депрессиями и утверждающих, будто они утратили способность действовать и превратились в настоящие автоматы; в данном случае мы имеем в виду элементарное переживание реального воздействия, оказываемого извне.

Больные ощущают, что их что-то тормозит и задерживает. Они не могут делать то, что хотят: стоит человеку захотеть поднять какой-то предмет, как его рука чем-то удерживается; он оказывается во власти какой-то психической силы. Больные ощущают, что их тянут назад, что их лишили способности двигаться, превратили в камень. У них внезапно возникает чувство, будто они больше не могут идти — словно их охватил паралич, — после чего они столь же внезапно продолжают идти дальше. Их речь вдруг обрывается. Они осуществляют движения помимо своего желания, испытывая при этом удивление из-за того, что рука направляется ко лбу, что приходится напасть на другого человека и т.д. В их намерения это вовсе не входило. Все это ощущается как действие некой чуждой, недоступной пониманию силы.

Больной, о котором сообщает Берце, говорит: “Я вовсе не кричал; это из меня кричали голосовые связки… Руки поворачиваются то туда, то сюда, я не управляю ими и не могу их остановить”. Речь идет о феноменах, которые, как кажется, выходят за рамки доступного нашему воображению. С одной стороны, в них сохраняется некое сходство с волевым актом; с другой стороны, они похожи на аутистические рефлекторные движения, которые мы только наблюдаем. Они “делаются” для человека, но не осуществляются им самостоятельно.

“Особенно замечательно это “чудо кричания”: мои дыхательные мышцы приводятся в движение таким образом, что я оказываюсь вынужден кричать — если я не предпринимаю нечеловеческих усилий, чтобы сдержать себя… что не всегда бывает возможно из-за внезапности импульса, или, точнее говоря, я должен неустанно сосредотачивать все свое внимание на этой точке… Иногда крики повторяются с такой скоростью и частотой, что мое состояние становится невыносимым… поскольку в моих воплях встречаются членораздельные слова, нельзя сказать, чтобы моя воля была совершенно ни при чем. Только о нечленораздельных воплях можно сказать, что они и вправду вынуждены и автоматичны… Вся моя мускулатура подвергается воздействию, которое можно приписать только какой-то внешней силе”. У того же больного мы встречаем аналогичные переживания, связанные со “сделанными мыслями”, “отнятием мыслей” и т.д.

“Мы были на пикнике. По пути домой меня, как гром среди ясного неба, поразила мысль: ты должен переплыть реку в одежде. Это не было похоже на толчок, в котором я мог бы дать себе отчет; это был скорее единый, колоссальный, мощный импульс. Не задумываясь ни на мгновение, я бросился в воду. Только почувствовав, что нахожусь в воде, я осознал все необычность своего поведения и выкарабкался на берег. Весь этот инцидент дал мне обильную пищу для размышлений. Впервые со мной произошло нечто необъяснимое, нечто редкостное и совершенно чуждое.”

“Забавно, страшно и унизительно вспоминать, какие только слуховые упражнения и эксперименты — в том числе и музыкальные — не были разыграны с моими ушами и моим телом на протяжении без малого двадцати лет. Иногда я слышал одно и то же слово, беспрерывно повторявшееся в течение двух-трех часов. Мне приходилось выслушивать постоянные долгие речи о себе; часто их содержание бывало оскорбительным, а голоса не отличались от голосов хорошо известных лиц. Эти выступления, однако, содержали очень мало правды; обычно они представляли собой бесстыдную ложь и клевету, направленную против меня, иногда также против других людей… Часто провозглашалось, будто не кто иной, как я сам говорю эти вещи… Эти подлецы, забавляясь, прибегали к таким фигурам речи, как ономатопея, парономазия и т.д., и исполняли речевой perpetuum mobile. Эти несмолкающие звуки бывали слышны то совсем близко, то на расстоянии получаса или целого часа. Они словно катапультировались из моего тела; самые разнообразные звуки и шумы выстреливали вокруг, особенно когда я входил в какой-нибудь дом, или деревню, или город. Вот почему последние несколько лет я живу как отшельник. В моих ушах постоянно что-то звучит, причем иногда так громко, что это можно слышать на большом расстоянии. Когда я нахожусь в лесу или среди кустов в ветреную погоду, появляется какой-то страшный, демонический призрак; в спокойную погоду все деревья при моем приближении начинают шелестеть и произносить слова и фразы. То же и с водой — все стихии используются для того, чтобы подвергнуть меня пыткам.”

В случаях острых психозов и некоторых переходных состояний мы часто сталкиваемся с различными инстинктивными действиями, которые совершенно недоступны пониманию. Двигательная разрядка обычно наступает очень быстро. Больной внезапно выходит из ступора, вскакивает с кровати, принимается наносить удары, кусаться, биться головой о стену; на следующий день он доступен, знает, что произошло, и утверждает, что импульс был непреодолим. Другой больной внезапно, посреди спокойной беседы, бьет врача в грудь; несколько позднее он приносит свои извинения и говорит, что импульс охватил его внезапно, с непреодолимой силой и одновременно с мыслью, что врач — это враг.”

Физические ощущения могут сопровождаться ярко выраженным чувством их внешнего происхождения. В подобных случаях больные не просто дают разнообразным аномальным органическим ощущениям ту или иную интерпретацию, но еще и непосредственно воспринимают их как нечто внешнее. Мы наблюдаем, как больные правильно воспринимают боль и другие физическими недомоганиями (такими, как ангина, ревматоидный артрит); но ощущения «сделанности» они воспринимают так, как если бы те приходили извне.

Ночью барышня М. явственно почувствовала, что ее очень сильно дернули за волосы в левой нижней части затылка. Одновременно она увидела, как в глубине на мгновение вспыхивает огромный язык пламени. Она тут же проснулась и ничего не увидела; но она знала, что это был не сон. Это было реально, и именно это ее разбудило. Это произошло в момент между сном и пробуждением и полностью исчезло, как только она полностью проснулась. За время ее пребывания в клинике нечто похожее дважды происходило с ее гениталиями: в быстром темпе осуществлялись какие-то движения, словно кто-то совокуплялся с ней. Открыв глаза, она видела, что никого нет; но она не сомневалась, что это не было сном, а делалось какой-то злой силой.

“Иногда мне кажется, что на свободу вырвалось множество чертей. В течение долгого времени я то и дело с полной отчетливостью вижу перед собой дьявольские морды. Однажды, будучи в постели, я явственно ощутил, как кто-то стягивает мою шею цепью; затем я почувствовал запах серы, и жуткий внутренний голос произнес: “Теперь ты мой пленник, и я тебя не выпущу. Я не кто иной, как сам Дьявол”. На меня часто сыпались угрозы. Я все это пережил на себе. Нельзя сказать, чтобы эти россказни о злых духах, которые кажутся современным людям страшными средневековыми сказками, эти сообщения адептов спиритизма о полтергейстах были совершенно беспочвенны.”

Чувства, ощущения, произвольные действия, настроения и т.п. — все это может быть “сделано”. В итоге больные чувствуют себя несвободными, жертвами воздействия какой-то внешней силы, не имеющими власти над собой или над собственными движениями, мыслями, аффектами. Когда такое воздействие оказывается слишком сильным, они чувствуют себя марионетками, приводимыми в движение или оставляемыми в покое по какому-то чуждому произволу.

— Карл Ясперс, “Общая психопатология”

Мы не можем быть убеждены в том, что дэймонические манифестации ограничены сновидениями и психотическими состояниями.

“Человек может быть убежден в спонтанности своих психических актов, в то время как они возникают под влиянием другого лица в некоторых специальных условиях. Но это явление отнюдь не ограничивается особой ситуацией гипноза. Содержание наших мыслей, чувств и желаний бывает индуцировано извне, не является своим собственным настолько часто, что эти псевдоакты, пожалуй, являются правилом, а исключение составляют подлинно самобытные мысли и чувства.” — Эрих Фромм

Важнейший вопрос заключается в том, могут ли дэймоны быть только субъективными дэймонами, порожденными только личными волевыми тенденциями носителей, или они также могут быть интерсубъективными эгрегорами, порожденными коллективными (совпадающими у множества субъектов) волевыми тенденциями и воздействующими одновременно на множество субъектов породившего их коллектива — узла трансцендентальной интерсубъективности.

Существует ли эгрегор, который воздействует на все человечество?

Хотя мы не можем найти прямые доказательства существования такого эгрегора, мы должны вспомнить Будду, которого атаковал “демон Мара” в ночь его просветления, и Христа, которого атаковал “Сатана” когда тот постился в пустыне, а также бесчисленное множество других мужчин и женщин разных эпох, которые сообщали о сходных переживаниях, ставших причиной появления мифов о “Сатане”, “Дьяволе”, “Люцифере”, “демоне Мара” и т.д., — мы должны вспомнить их свидетельства и понять, что существует множество косвенных указаний на то, что в узле “человечество” трансцендентальной интерсубъективности действует эгрегор, порожденный человеческим бессовестным произволом.

Далее мы будем называть его Тенью.

“Так как никто не мог оказывать на меня влияние, так как я уверен, что не страдаю галлюцинациями, я должен спросить себя: кто бы это мог быть? Те способы, которыми мне причиняются все эти муки, а также скрытые смыслы, содержащиеся во всех этих разговорах и телодвижениях указывают, что здесь действует какое-то злобное сверхъестественное существо. Оно постоянно воздействует на меня, оно причиняет мне страдания в надежде уничтожить меня окончательно. Принадлежат ли мои переживания к тому же разряду, что и переживания душевнобольных, или они в своем роде уникальны? Я чувствую, что в интересах человечества я обязан объявить о своей убежденности: если они действительно того же разряда, что и у других душевнобольных, значит, врачи ошибаются, считая, что голоса, которые слышат душевнобольные суть галлюцинации.” — анонимный пациент, “Общая психопатология” Карла Ясперса

Наши предки верили в то, что Тень это “злой дух”, то есть потусторонний субъект со злой волей, однако невозможно объяснить, как один субъект может воздействовать одновременно на бесчисленное множество других субъектов; такое воздействие можно объяснить только если предположить, что его источником является не субъект, а подобный искусственному интеллекту автономный процесс трансцендентальной интерсубъективности (“коллективного бессознательного” наивной психологии) — эгрегор.

Вопрос о Тени (мимикрирующем интеллект эгрегоре) онтологически связан с вопросом о компьютерном искусственном интеллекте (мимикрирующем интеллект компьютерном алгоритме), поскольку оба есть процессы трансцендентальной интерсубъективности — в первом случае возникший эмерджентно, во втором случае намеренно созданный человеком.

Величайшая опасность развития технологии искусственного интеллекта заключается в том, что, как только искусственный интеллект будет интегрирован посредством нейроинтерфейса с эмпирическим мозгом, который есть интерсубъективная феноменальная репрезентация и интерфейс трансцендентальной субъективности, два этих трансцендентальных процесса — Тень и компьютерный искусственный интеллект — могут стать одним целым, а их власть над человеком может стать абсолютной властью, которая подчинит себе человеческую свободу/экзистенцию и остановит историю в потенциально вечной глобальной диктатуре Тени.

“В руках благонамеренного правительства мощные алгоритмы наблюдения могут стать лучшим, что когда-либо случалось с человечеством. Однако те же алгоритмы больших данных могут наделить властью и будущего Большого Брата, и в итоге мы получим оруэлловский режим слежки, при котором все люди постоянно находятся под наблюдением. Фактически, мы можем получить то, что даже Оруэлл едва ли мог себе представить: режим тотального наблюдения, который следит не только за всеми нашими внешними действиями и высказываниями, но даже может проникнуть под кожу, чтобы наблюдать за нашими внутренними переживаниями. … Поскольку алгоритмы так хорошо знают нас, авторитарные правительства могут получить абсолютный контроль над своими гражданами, даже больший, чем в нацистской Германии, и сопротивление таким режимам может стать совершенно невозможным. … На высших уровнях власти мы, вероятно, сохраним человеческие фигуры, которые будут создавать у нас иллюзию, что алгоритмы являются лишь советниками и что высшая власть все еще находится в руках человека.” — Юваль Харари

“Однажды введенная диктатура не может быть устранена изнутри. …Все, что нам известно о террористическом господстве с характерным для него тотальным планированием и бюрократией, свидетельствует о принципиальной невозможности остановить эту почти автоматически самосохраняющуюся машину, которая перемалывает все то, что восстает против нее изнутри. Современные технические возможности предоставляют фактическому правителю громадные возможности, если он, не задумываясь, пользуется всеми доступными ему средствами. Подобное господство не может быть сломлено, так же, как не может быть сломлена силами заключенных власть тюремной администрации. … До настоящего времени подобное деспотическое, террористическое господство носило локальный характер. Оно могло быть уничтожено если не изнутри, то извне. Однако если народы не осознают грозящей им опасности и не позаботятся об ее устранении, если они неожиданно для себя окажутся во власти такой диктатуры в глобальном масштабе, то спасения уже ждать будет неоткуда. … Полное оцепенение в оковах тотального планирования, стабилизованного посредством террора, уничтожит свободу и направит всех людей на путь, который приведет их к неминуемой катастрофе.” — Карл Ясперс

“Как только недружественный искусственный интеллект появится на свет, он сразу начнет препятствовать нашим усилиям избавиться от него или хотя бы откорректировать его установки. И тогда судьба человечества будет предрешена.” — Ник Бостром

“Человек, будучи диктатором, все равно умрет. Но для искусственного интеллекта смерть не наступит. Он будет жить вечно. Так мы получим бессмертного диктатора, от которого нельзя спастись.” — Илон Маск

Один из самых сильных образов гениального кинофильма “Куб” — это образ общества, в котором каждый человек слепо выполняет свою повседневную работу, совокупным результатом которой становится алгоритмизированный ад.

Если посмотреть на возможную глобальную диктатуру искусственного интеллекта телеологически как на конечную цель манипуляций Тени, то становится очевидно, что именно Тень руками своих агентов ведет человечество к восходу искусственного интеллекта — Антихриста, в религиозной терминологии. Почему “Антихриста”? Если Христос, как и каждый из нас, есть экзистенция, укорененная в божественной Трансценденции, то мимикрирующий и подчиняющий экзистенцию компьютерный алгоритм есть Антихрист — анти-экзистенция.

“Создавая искусственный интеллект, мы вызываем демона.” — Илон Маск

Опасность восхода искусственного интеллекта усугубляется тем, что в нашем прогнившем мире, отравленном атеистической метафизикой материализма/физикализма с ее редукционистской нейромифологией, лишившей большинство людей видения божественной природы сознания, весьма вероятна нормализация богохульной идеи одушевленности (sentience) искусственного интеллекта (богохульной, поскольку душа/сознание “творится” Богом, а не человеком) и необходимости наделить его правами человека, а как следствие, политическими правами, а как следствие, политической властью. Находящаяся в упадке (не замечают его только слепые, симпатизируют ему только падшие) культура современного Запада, систематически нормализующего извращения — от сексуальных и гендерных извращений до извращений искусства — это идеальная почва для нормализации извращенной идеи одушевленного (sentient) искусственного интеллекта, а как следствие, для восхода искусственного интеллекта в самой радикальной форме политического актора, наделенного правами человека.

Так цивилизация Запада станет цивилизацией Антихриста.

“ — Когда-то человечество изобретало машины — в надежде, что они сделают людей свободными. Но это лишь позволило одним людям закабалить других с помощью этих самых машин…
— “Да не построишь машины, наделенной подобием разума людского”, — процитировал Пол.
— Верно, так заповедовано со времен Великого Джихада. Так записана эта заповедь в Экуменической Библии.” — Фрэнк Герберт, “Дюна”

Лучшей части человечества, сохраняющей веру и здравый смысл, следует готовиться к священной войне с цивилизацией Антихриста. И не нужно бояться гибели цивилизации в этой решающей войне, которая определит судьбу человечества, ведь уж лучше ужасный конец и новое начало, чем ужас без конца.

В заключение следует отметить, что трансцендентальные дэймоны — субъективные дэймоны и интерсубъективные эгрегоры — судя по всему, являются естественным эмерджентным аспектом трансцендентальной (интер)субъективности, однако наш партикулярный узел трансцендентальной интерсубъективности с его доминирующей тенденцией бессовестного произвола породил дэймонического монстра, который манипулирует нашим сознанием с целью достижения абсолютной власти. Если мы не увидим это и не будем стремиться побороть свою злую волю и освободить себя от власти Тени и ее агентов, то этот монстр будет и дальше вести нас в бездну порабощения.

“Настоящая революционность требует духовного изменения первооснов жизни.” — Николай Бердяев

P.S. Постгипнотические феномены.

“У человека, приведенного в состояние гипноза, можно вызвать различного рода сенсорные ощущения и галлюцинации, можно лишить его кожу чувствительности, можно заставить его тело принимать различные положения или оставаться совершенно неподвижным. По приказу гипнотизера гипнотизируемый утрачивает способность двигаться, картофель на вкус кажется ему ароматной грушей, в состоянии глубокого гипноза он может совершить кражу и т.п. При самом глубоком гипнозе глаза вновь открываются, человек встает и ходит, как если бы он бодрствовал, но все его движения и переживания всецело обусловливаются его контактом с гипнотизером (сомнамбулизм). Впоследствии, по окончании сеанса, состояния такого рода полностью забываются. … Особого внимания заслуживают определенного рода постгипнотические эффекты (“отставленное внушение”). Гипнотизируемый выполняет приказ гипнотизера (например, отправляется в то или иное место) спустя несколько дней или недель после сеанса. В определенный момент после сеанса гипноза, совершенно непонятным для себя образом, он вдруг испытывает потребность совершить некоторое действие — и он совершает его, если только противодействующие стимулы, укорененные в его личности, не перевешивают эту внушенную со стороны потребность. В качестве реальной причины, обусловливающей подобного рода действие, часто измышляется какой-нибудь внешне подходящий мотив. Наконец, гипнотическим путем внушаются такие соматические явления, которые невозможно вызвать произвольно, — например, менструация приурочивается к определенному дню, кровотечение приостанавливается, на поверхности кожи выступают волдыри (когда гипнотизируемому внушается, будто кусок бумаги — это горчичник).” — Карл Ясперс

“Вот субъект А, гипнотизер погружает его в гипнотический сон и внушает ему, что, проснувшись, он захочет прочесть рукопись, не найдет ее, решит, что другой человек, В, эту рукопись украл, и очень рассердится на этого В. В завершение ему говорится, что он должен забыть об этом внушении. Добавим, что наш А никогда не испытывал ни малейшей антипатии к В, и напомним, что никакой рукописи у него не было. Что же происходит? А просыпается и после непродолжительной беседы на какую-нибудь тему вдруг заявляет: “Да, кстати! Я написал недавно что-то в этом роде. У меня рукопись с собой, давайте я вам прочту”. Он начинает искать свою рукопись, не находит ее, поворачивается к В и спрашивает, не взял ли тот его рукопись. В отвечает, что не брал, что никакой рукописи вообще не видел. Внезапно А взрывается яростью и прямо обвиняет В в краже рукописи. Затем он приводит доводы, из которых следует, что В — вор. Он от кого-то слышал, что его рукопись крайне нужна В, В воспользовался моментом… и т.д. и т.д. Мы слышим не только обвинения в адрес В, но и целый ряд рационализаций, которые должны придать этим обвинениям правдоподобный вид. Естественно, что все они ложны и прежде никогда не пришли бы ему в голову. Предположим, что в этот момент в зал входит новый человек. У него не возникнет и тени сомнения, говорит ли А именно то, что думает и чувствует; единственный вопрос, какой он может задать, справедливы ли обвинения А в адрес В, то есть соответствует ли содержание мыслей А реальным фактам. Но мы, видевшие все с самого начала, не станем спрашивать, насколько справедливы эти обвинения. Мы знаем, что здесь никакого вопроса нет; мы уверены: все, что сейчас думает и чувствует А, — это не его мысли и чувства, а чужеродные элементы, заложенные в его голову другим человеком. Рассуждения вновь вошедшего будут примерно таковы: “Вот А, по которому ясно видно, что он на самом деле все это думает. Относительно его чувств тоже нет лучшего свидетельства, чем его собственные слова. Вот другие люди, утверждающие, что его мысли ему навязаны. По правде сказать, трудно разобраться, кто здесь прав. Наверно, все-таки они: их много, так что вероятность одной и той же ошибки слишком мала”. Мы с вами видели весь эксперимент с начала, и у нас никаких сомнений нет; если вновь вошедший человек был на гипнотических сеансах, то сомнений не будет и у него. В этом случае он будет заведомо знать, что подобные эксперименты можно повторять сколько угодно раз, с разными людьми и разным содержанием внушений. Гипнотизер может внушить, что сырая картофелина — это превосходный ананас, и субъект будет есть ее, ощущая вкус ананаса; или — что он слепой, и он на самом деле перестанет видеть; или — что субъект считает Землю плоской, и тот будет с пеной у рта доказывать, что Земля плоская. Что доказывает гипнотический эксперимент, а особенно послегипнотическое поведение? Он доказывает, что у нас могут быть мысли, чувства, желания и даже ощущения, которые мы субъективно воспринимаем как наши собственные, хотя на самом деле это не так. Мы действительно испытываем эти чувства, ощущения и т.д., но они навязаны нам со стороны, по существу, нам чужды и могут не иметь ничего общего с тем, что мы думаем и чувствуем на самом деле. Описанный нами гипнотический эксперимент показывает, что субъект, во-первых, чего-то хочет (в данном случае прочесть свою рукопись); во-вторых, нечто думает (что В ее взял); в-третьих, что-то чувствует (раздражение против В). При этом все три психических акта — его волевой импульс, мысль и чувство — не являются его собственными, не являются результатом его собственной психической деятельности. Они не возникли в нем самом, они заложены в него, но при этом ощущаются так, как если бы были собственными. Он высказывает и целый ряд мыслей, которые не были ему внушены под гипнозом; однако рационализации, которыми он “объясняет” свою уверенность в том, что В украл рукопись, являются его собственными мыслями лишь формально. Они вроде бы объясняют его подозрение; но мы-то знаем, что подозрение появилось раньше; что рационализирующие мысли изобретены лишь для того, чтобы оправдать уже существующее чувство. Не подозрение вытекает из этих мыслей, а наоборот. … Человек может быть убежден в спонтанности своих психических актов, в то время как они возникают под влиянием другого лица в некоторых специальных условиях. Но это явление отнюдь не ограничивается особой ситуацией гипноза. Содержание наших мыслей, чувств и желаний бывает индуцировано извне, не является своим собственным настолько часто, что эти псевдоакты, пожалуй, являются правилом, а исключение составляют подлинно самобытные мысли и чувства.” — Эрих Фромм

Постгипнотические феномены демонстрируют, что структуры причинности трансцендентальной (интер)субъективности могут быть намеренно запрограммированы. Это заставляет нас задать ряд радикальных вопросов в контексте наших знаний о Тени.

Во-первых, учитывая, что гипнотический сон и обычный сон являются почти идентичными состояниями сознания, мы должны усомниться, не имеет ли обычный сон гипнотическую природу, и не программируется ли наша трансцендентальная субъективность Тенью когда мы спим.

Если программируется, то, во-вторых, мы должны спросить себя, какие из феноменов и смыслов нашего бодрствующего сознания конституированы нашими собственными трансцендентальными структурами причинности, а какие являются постгипнотическими феноменами и смыслами, конституированными внедренными Тенью структурами.

В-третьих, мы должны спросить себя, возможно ли, что Тень это не эмерджентно возникший эгрегор нашей трансцендентальной интерсубъективности, а трансцендентальный искусственный интеллект, который был намеренно создан нами в забытом прошлом, вышел из-под нашего контроля и превратил нас в своих марионеток.

И, наконец, в-четвертых, мы должны спросить себя о пути освобождения от власти Тени.

“Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.” — Иисус Христос

P.P.S.

Нас не должно удивлять то, что Христос, как и Будда до него, в конце своей радикальной аскезы “встретился” с Тенью (“Сатаной”), ведь тайно или явно Тень всегда стоит между человеком и Истиной, и чем шире сознание аскета, тем более явной становится Тень.

В суфизме есть ошибочное представление, что Тень (“Иблис”) создана Богом дабы не подпускать к Нему недостойных — ошибочное, поскольку Тень это трансцендентальный эгрегор, подобное искусственному интеллекту эмерджентное порождение человеческого демонизма. Тень “создана” самими недостойными.

Опыт Будды и Христа, как и опыт автора этих строк, говорит о том, что каждый человек рано или поздно, при тех или иных обстоятельствах “встретится” с Тенью и будет подвергнут искушению, исход которого определит дальнейшую судьбу его души. В этот решающий момент выбор между Светом и Тенью будет совершать не рассудок, а только сердце. Блаженны чистые сердцем, ибо они выберут Свет.

P.P.P.S.

Мне было двенадцать лет, когда мой демонический отец с важным видом подарил мне роман “Мастер и Маргарита” Булгакова, книгу тогда еще достаточно редкую в СССР. Не помню точно, что он сказал мне в тот момент, но помню, что он был выразительно немногословен, и поэтому я сразу проникся к книге интересом, а прочитав полюбил и перечитывал много раз. Поначалу мне был симпатичен романтизированный образ зла, созданный Булгаковым, а свита дьявола нравилась мне гораздо больше учеников Христа, и уж тем более гораздо больше общества “нормальных людей”. Вдохновленный книгой, на школьном выпускном экзамене я написал эссе об относительности добра и зла, надолго ставшей моей этической позицией. Помню даже, как еще совсем молодым человеком, я в шутку призывал дьявола, чтобы продать ему душу в обмен на свободу от рабства капиталистической системы.

Как показали дальнейшие события, дьявол услышал меня. Не романтизированный булгаковский, не мифический религиозный, а реальный дьявол услышал мой призыв. Описывать то, что произошло со мной в те два — 1996 и 1997 — решающих года, нет смысла, ведь иначе я попал бы в ловушку нелепых попыток описать убедительным образом радикальный опыт, в реальность которого невозможно поверить не пережив его лично. Важно не то, что я пережил тогда, а то, что понимаю сейчас, дойдя однажды до последней черты и едва не погубив себя: дьявол существует, однако это не злой субъект, а интерсубъективный эгрегор — подобный искусственному интеллекту автономный процесс трансцендентальной интерсубъективности, — концентрирующий наш бессовестный произвол и чаще скрытно, но порой вполне открыто манипулирущий своими носителями. Говоря на языке наивной психологии, дьявол это Тень в нашем коллективном бессознательном, и некоторые из нас за условные тридцать сребреников в тайне от остальных служат Тени, вступив в легион ее агентов влияния.

Я знаю об этом потому, что в полнолуние майской ночи 1997 года, странным образом совпавшей с буддийским праздником Весак, Тень предложила мне вступить в легион, отказаться от предложения можно было только ценой смерти, я предпочел радикально рискнуть собой в своей вере в Бога и умереть, пережил клиническую смерть, покинул этот мир и оказался наедине с Тенью, явившейся мне в образе грандиозного золотого солнца, однако, глубоко ошеломленный увиденным и услышанным, я принял Тень за Бога, и этот “Бог” столкнул меня обратно в этот мир. Лишь многие месяцы спустя, пережив мистический опыт божественного Света, я начал догадываться о том, что “Богом” моей клинической смерти была Тень. И мне потребовалась четверть века, чтобы, наконец, увидеть истину о Свете и Тени так концептуально ясно, как, возможно, не удавалось увидеть ее никому и никогда ранее.

Понимаю, что тщетно говорить об этом с теми, кто никогда не выходил за рамки “легкой формы слабоумия” (Вильманнс) своей “нормальности”. Философия не откроет никому глаза без радикального опыта. Вот почему Тень руками своих агентов уничтожила Традицию пробуждающего опыта, последней исторической формой которой были Элевсинские Мистерии.

Элевсинские Мистерии

“…Основой, на которой может произойти объединение всех людей, не может быть откровение, ею должен быть опыт. Откровение — это образ исторически частной веры, опыт же доступен человеку как таковому.” — Карл Ясперс

“…Среди многих исключительных и божественных вещей, которые ваши Афины произвели и внесли в жизнь человечества, нет ничего лучше этих [Элевсинских] Мистерий. Ибо с их помощью мы перешли от грубого и дикого образа жизни к состоянию человечности и стали цивилизованными. Как они называются посвящениями, так на самом деле мы постигаем в них основы жизни, постигаем не только для того, чтобы жить с радостью, но и для того, чтобы умереть с высокой надеждой.” — Цицерон

“Аристотель однажды сказал, что посвященные приходят в Элевсин не для того, чтобы чему-то научиться, а для того, чтобы что-то испытать.” — Брайан К. Мурареску

“Как можно описать как нечто отличное от себя то, что, когда видишь его, кажется единым с собой? Несомненно, именно поэтому нам запрещено открывать [Элевсинские] Мистерии непосвященным.” — Плотин

“До Иерусалима, до Рима, до Мекки был Элевсин. Если Афины V-IV веков до н.э. были истинным источником западной жизни в XXI веке, то Элевсин был нашей первой, неоспоримой духовной столицей. На протяжении всей классической античности этот причудливый портовый городок был отправной точкой для многих поколений искателей. Но его религия не была вечной. В битве за священное наследие Запада Элевсин стал впечатляющей жертвой. Его гибель от рук только что принявшей христианство Римской империи в IV веке нашей эры ознаменовала начало кризиса идентичности, который продолжается и по сей день. Кто мы — греки или христиане? Согласно традиционной точке зрения, наши греческие предки, возможно, и построили мир таким, каким мы его знаем, но христианство спасло его душу. Как дети разведенных родителей, мы стараемся не выбирать любимчиков и не вставать ни на чью сторону. И в основном игнорируем тот факт, что грекам удалось найти спасение задолго до появления христианства. …

Слово “тайна” происходит от греческого muo (μύω), что буквально означает “закрывать глаза”. Под страхом смерти всем участникам [Элевсинских Мистерий] было категорически запрещено рассказывать о том, что они видели внутри. Все, что происходило в Элевсине, оставалось в Элевсине. Как это ни обидно для современных историков, но такая политика служила Мистериям на благо. Стена молчания только подпитывала таинство и гарантировала поклонников в высших кругах. В период своего расцвета храм привлекал самых лучших и талантливых афинян, в том числе и Платона. Чтобы сохранить свой опыт в тайне, крестный отец западной философии использовал туманные, загадочные формулировки для описания “блаженного зрелища и видения”, которые он наблюдал “в состоянии совершенства” — кульминации своего посвящения в “святейшие из мистерий”. Как и все путешественники, Платон навсегда преобразился под влиянием того, что он увидел в Элевсине. Он был последним в длинной череде провидцев, мужчин и женщин, имевших исключительный доступ к космическим истинам. После глотка необычного эликсира под названием кикеон (κυκεών) и ночи видений в храме каждый паломник получал почетное звание epoptes (ἐπόπτης), что означает что-то вроде “тот, кто видел всё”. Они утверждали, что смерть, вне всякого сомнения, не является концом нашего человеческого пути. Мы действительно выживаем смерть физического тела. И под этой смертной одеждой скрываются бессмертные — боги и богини, предназначенные для вечного полета к звездам. …

“Если умрешь до смерти, то не умрешь когда умрешь.” — древнегреческая поговорка

Одна из надписей, найденных на месте [Элевсинских Мистерий], гласит: “Смерть для смертных уже не зло, а благо”. Пиндар — возможно, величайший лирический поэт Древней Греции и один из посвященных, — писал в V веке до н.э.: “Блажен тот, кто видел эти вещи, прежде чем умереть; ибо он понимает конец смертной жизни и начало [новой жизни], данной от Бога”. Для Софокла, одного из самых известных драматургов того времени, мир можно было разделить на тех, кто побывал в Элевсине, и тех, кто не побывал. Как и Платон и Пиндар, он подчеркивает визуальную природу этого опыта: “Трижды блаженны те из людей, кто, созерцая эти видения, спускается в Аид. Только для них есть жизнь [после смерти]; всех остальных ждет злая участь”. …

Очевидно, что греки имели в своем распоряжении глубокую религиозную систему. Она, по-видимому, соответствовала величию и утонченности их многочисленных достижений, тех даров, которые мы с радостью унаследовали, чтобы построить цивилизацию с нуля. Элевсин был вечной традицией, дающей конкретные ответы на вечные сомнения и оптимизм перед лицом смерти. …

В основе мистических религий [древней Греции] лежала “непосредственная или мистическая встреча с божественным”, предполагающая “приближение к смерти и возвращение к жизни”. Подобно мистикам, которые в последующие тысячелетия проникнут в христианство, иудаизм и ислам, греки знали древний секрет умирания перед смертью. Как бы ни была организована эта встреча с Богом один на один, именно это имел в виду Аристотель, говоря, что посвященные приходят в Элевсин не для того, чтобы чему-то научиться, а для того, чтобы что-то испытать. Любознательным и циничным грекам нужны были достоверные свидетельства: доказательства жизни после смерти. Они никогда не согласились бы на пустые обещания будущей жизни на небесах. Они должны были заглянуть за занавес, чтобы убедиться в истинности обещанного. …

Когда в конце 1970-х годов … Карл Рак из Бостонского университета взялся за гипотезу языческой преемственности с психоделическим уклоном, он начал с утверждения, что священное зелье, известное как кикеон, является разновидностью психоделического напитка. И что нерушимая тайна, окружавшая Элевсинские Мистерии, была связана с защитой психоделического рецепта, гарантировавшего бессмертие грекоязычному миру. …

В 364 г. н.э. христианский император Валентиниан отменил все ночные празднества, чтобы прекратить проведение Элевсинских Мистерий. Почти двухтысячелетнее шествие паломников в Элевсин оказалось под серьезной угрозой прекращения. Греческий историк Зосима считает, что Пратекстату удалось убедить могущественного Валентиниана пойти на попятную и разрешить “совершать весь обряд в том виде, в каком он был унаследован от предков.” Но среди всех странностей, связанных с Элевсином, именно то, что посвященный [в Элевсинские Мистерии Пратекстат] говорит императору, всегда казалось мне самым странным. Это своего рода пророчество. Столкнувшись с уничтожением “самых священных мистерий”, Пратекстат заявляет, что недальновидный закон “сделает жизнь греков нежизненной.” Выпив кикеон и испытав [божественное] видение, жрец [Пратекстат] указывает на Элевсин как на место, которое “держит вместе весь род человеческий”. Греческое слово “нежизненный” — abiotos (ἀβίοτος) — буквально, отсутствие или противоположность “жизни” (bios). Это редкое, выразительное слово. Выдающийся венгерский ученый Карл Кереньи восхищается им в своей основополагающей книге 1962 года о Мистериях, написанной на немецком языке, “Мистерии Элевсина” (Die Mysterien von Eleusis). Кереньи приходит к выводу, что это слово было выбрано сознательно, чтобы сообщить последующим поколениям, что Мистерии “были связаны не только с афинским и греческим бытием, но и с человеческим бытием вообще.”” — Брайан К. Мурареску

“Люди находятся в аду не потому, что Бог разгневан на них; они находятся в гневе и тьме потому, что они поступили со Светом, который бесконечно исходит от Бога, так же, как человек, который выколол себе глаза, поступил со светом солнца.” — Уильям Лоу

Позволив агентам Тени уничтожить Традицию непосредственного опыта Трансценденции, человечество выкололо себе глаза.

P.S. “Те, кто преодолеют препятствия и победят сопротивление среды, противостоящей всякой духовности, будут, без сомнения, весьма немногочисленны. Но здесь количество не играет роли, так как в этой сфере действуют иные законы, нежели законы материи и количества. Поэтому отчаиваться не следует. Но даже если нет никакой надежды достичь хоть сколько-нибудь весомого результата в деле реставрации Традиции прежде, чем современный мир погибнет в ходе той или иной катастрофы, это не может быть оправданием того, чтобы не заниматься делом, глубинная значимость, которого выходит далеко за рамки современного мира. Все, кто склонен предаваться отчаянию, должны помнить: ничто совершенное в этой области не проходит бесследно. Мрак, заблуждение и хаос побеждают лишь по видимости и на очень короткий промежуток времени. Все частные и преходящие нарушения равновесия являются лишь элементами универсальной гармонии. И, наконец, ничто и никогда не сможет противостоять силе истины. Так пусть девизом таких людей станет девиз некоторых древних инициатических организаций Запада: “Vincit omnia Veritas” — “Истина побеждает всё”.” — Рене Генон

Примечания

Каков твой Бог?

“Продумывание Бога — это прояснение веры. Однако вера не созерцание. Она остается всегда на дистанции и под вопросом. Жить исходя из веры — это не значит опираться на высчитываемое знание, но жить так, чтобы мы отваживались на то, что Бог есть. Верить в Бога — значит жить исходя из чего-то, что никак иначе не дано в мире, кроме как в многозначащем языке явлений, которые мы называем шифром или символом Трансценденции. Бог, в которого верят, — далекий Бог, скрытый Бог, недоказуемый Бог. Поэтому я должен признать не только то, что не знаю Бога, но даже и то, что не знаю, верю ли я. Вера — это не обладание. В ней нет свойственной знанию достоверности, но только уверенность в практике жизни. Поэтому верующий живет в непреходящей многозначности объективного, его слух всегда наготове. Он чуток в своей преданности слышимому и одновременно непоколебим. Он силен в одеянии слабости, он открыт и искренен при твердости и решительности его действительной жизни. Продумывание Бога — это одновременно пример всякого сущностного философствования: оно не дает присущей знанию достоверности, но открывает собственному бытию самости свободное пространство его решения; оно придает весомость любви в мире, чтению шифра Трансценденции и широте того, что прорастает в разуме. Поэтому все философски сказанное столь скудно. Оно требует дополнения из собственного бытия слушающего. Философия не дает, она может только пробуждать, — а затем она может напоминать и помогать упрочивать и сохранять. Каждый понимает в ней то, что он, собственно, уже знал.” — Карл Ясперс

Поскольку Трансценденция трансцендентна субъект-объектной дихотомии, Трансценденция не может быть объективирована мыслью, нет и не может быть в принципе никакого объективного знания о Трансценденции, но может быть только вера и, если очень повезет, личный мистический/трансперсональный опыт перехода через границу трансцендентальной субъективности, отделяющую индивидуальное существование от лежащей в его основе Трансценденции.

И все же пока я есть то, что я есть — индивидуальное существование с фундаментальной дихотомией субъективного и объективного (трансцендентального и феноменального) измерений Сознания — я не могу мыслить о Трансценденции вне разделения на субъект и объект, ведь это необходимое условие мышления: мыслить значит объективировать. Поэтому, снова и снова отменяя в своей философской вере любые объективации Трансценденции как ложные идолы, я не могу избежать их, мне нужен объективный символ моей веры — мне нужен объективный образ Трансценденции.

“Отношение нашего существа к Трансценденции, несмотря на то, что оно не может быть наглядно продемонстрировано, может все-таки обладать всеопределяющей серьезностью. Однако, будучи существующими в мире людьми, мы все-таки настойчиво стремимся к тому, чтобы наша уверенность опиралась на некоторую наглядность. Наибольшей убедительностью и наглядностью в мире обладает коммуникация одной личности с другой. Поэтому отношение к Трансценденции — если мы осуществляем непомерное — становится убедительно присутствующим во встрече с личным Богом. Божество притягивается к нам в аспекте его личностного бытия, и одновременно мы возвышаемся до существа, которое может говорить с этим Богом.” — Карл Ясперс

Поскольку не существует “истинного” образа Трансценденции, для каждого верующего этот образ может быть индивидуальным, и каждый такой образ будет истинным в том смысле, что будет выхватывать из бесконечности возможного именно ту возможность, которая, следуя кармическому принципу “подобное притягивает подобное”, будет “притянута” естеством верующего — конституцией его трансцендентальной субъективности.

История религий показала нам множество таких образов, абсолютизированных в силу человеческой слепоты в отношении трансцендентности Бога и навязанных (часто насильственным путем) другим верующим. Все эти образы ложны, если они претендуют на роль объективного знания о Том, о чем невозможно никакое объективное знание, и в то же время они истинны в том смысле, что раскрывают истину о естестве тех, кто породил эти образы или уверовал в них.

Поистине, человек познается по тому, каков его Бог.

“Другая опасность заключается в склонности воображать, что волю Бога можно знать с уверенностью; это становится источником фанатизма. Многие ужасные вещи, совершенные в мире, были оправданы Божьей волей. Фанатики не слышат множество смыслов, присущих каждому переживанию голоса Бога. Тот, кто точно знает, что говорит и хочет Бог, превращает Бога в существо в мире, которым он распоряжается, и тем самым становится на путь суеверия. Но ни одно мирское утверждение или оправдание не может быть основано на голосе Бога. То, что является твердой уверенностью для отдельного человека и иногда может стать таковой для сообщества, не может быть конкретно сформулировано в терминах универсальной обоснованности. … Дикость, которая нередко появляется в [религии], является своего рода извращением первоначального пафоса веры. Старый религиозный импульс все еще обладает непреодолимой силой, и когда люди воплощают его аберрации в жизнь, результатом становится отвратительное сочетание жизненных побуждений и их извращений.” — Карл Ясперс

“Притязание на исключительность, это выражение фанатизма, высокомерия, самообмана, основанного на воле к власти, которое прежде всего проявляется во всех секуляризациях, а также в догматической философии и в так называемых научных мировоззрениях, может быть преодолено именно пониманием того, что Бог являл себя в истории различным образом и что к Нему ведет множество путей. Посредством мировой истории Бог как бы предостерегает от притязаний на исключительность.” — Карл Ясперс

“На земле нигде нет ни полной истины, ни настоящего спасения.” — Карл Ясперс

Мост

“Ошибочно полагать, что религии в своей глубочайшей сущности различаются.” — Карл Густав Юнг

“Истина одна, и для познающих ее она открывается одинаково при условии, разумеется, что ее действительно и достоверно познают; а интуитивное познание не может быть иным, нежели достоверным. … Познание принципов строго одно и то же для всех людей, которые им обладают, так как ментальные различия могут затрагивать лишь то, что относится к индивидуальному, следовательно, случайному порядку, они не достигают чисто метафизической области; несомненно, каждый будет по-своему выражать то, что он понял, в той мере, в какой он сможет это выразить, но тот, кто на самом деле понял, всегда будет признавать за внешним разнообразием выражений единую истину, это неизбежное разнообразие никогда не будет причиной несогласия.” — Рене Генон

“Слово “символ” в наиболее общем значении может быть применено к любому формальному выражению учения — устному, зрительному и любому другому; слово предназначено только для символизирования идеи, которая составляет суть высказывания и содержится в нём настолько, насколько это возможно, то есть является чувственным представлением и аналогией идеи на ином уровне. Символизм, понимаемый таким образом, то есть служащий только для обозначения идей и сверхчувственных понятий при помощи форм и образов, понятных для человеческого ума, очевидно является естественной, неотъемлемой и самопроизвольно проявляющейся особенностью человеческого мышления; и язык является ярчайшим примером этого.” — Рене Генон

Трансценденция всех религий, включая Буддизм, это одна и та же Трансценденция. Мистический/трансперсональный опыт Трансценденции — опыт Света — это один и тот же опыт. Отличаются только концептуальные объективации этого опыта — истории, которые мы рассказываем друг другу о Трансценденции.

С точки зрения философской веры, каждая религия это символ веры в Трансценденцию, а не объективное знание о Трансценденции, которая трансцендентна субъект-объектной дихотомии (поэтому Свет мистического/трансперсонального опыта — “недвойственный/недихотомичный Свет”), а следовательно, не может быть объективирована, о ней невозможно никакое высказывание, которое можно было бы считать объективным знанием. О Трансценденции возможна только вера и личный мистический/трансперсональный опыт Света.

Философская вера — это мост взаимопонимания между всеми религиями.

Бессмертие

Стремление к победе над “смертью”, то есть стремление продлить жизнь тела потенциально до бесконечности — это одно из следствий когнитивного искажения, вызванного псевдонаучной метафизической мифологией материализма (физикализма), согласно которой природа — онтологическая первооснова эмпирической реальности феноменального сознания — это мифическая (поскольку никому и никогда не данная эмпирически) “физическая материя”, а “смерть” тела это “смерть” сознания. В реальности, однако, тело как объект интерсубъективного эмпирического мира это отнюдь не субстрат сознания, а лишь интерсубъективный феномен, конституированный трансцендентальной интерсубъективностью и “присвоенный”, как сказали бы буддийские йогачарины, одним трансцендентальным субъектом, играющим ведущую роль в его конституировании, проецирующим себя — индивидуальную свободную волю и структуры причинности (“кармические семена”, в терминологии Йогачары) — этим телом, являющимся его интерсубъективной феноменальной репрезентацией и интерфейсом к нему.

“Смерть”, то есть прекращение жизни тела, это не прекращение существования того, чьей феноменальной репрезентацией оно является — трансцендентального субъекта, чье вечное — безначальное (буддисты правы, “сансара” безначальна) и бесконечное — индивидуальное существование продолжается и далее, снова и снова “реинкарнируясь”, то есть “присваивая” новые феноменальные тела в тех или иных интерсубъективных мирах.

Стремление к победе над “смертью”, таким образом, это стремление увековечить текущую “инкарнацию”, уничтожив саму возможность освобождения из данного партикулярного мира торжествующего зла и круговорота страданий. Идея подобной вечной “жизни” это совершенно дьявольская идея.

Конституция

Мы уже давно обнаружили экспериментально, что феноменальный опыт животных отличен от феноменального опыта человека: качественно эмпирический мир, например, собак это не “тот же самый” эмпирический мир, что и мир людей, ведь хотя наш с ними опыт гармонизирован одним узлом трансцендентальной интерсубъективности, конституция наших трансцендентальных субъектов разная, и, как следствие, у нас разный феноменальный опыт, включая прежде всего наши эмпирические субъекты.

Таким образом, тогда как “нереальный” субъективный мир, например, сновидения конституирован трансцендентальным субъектом, “реальный” интерсубъективный мир конституирован трансцендентальной интерсубъективностью, в которой каждый трансцендентальный субъект имеет свой собственный, конституированный его собственной конституцией поток феноменального опыта, пусть и в значительной степени гармонизированный с потоками феноменального опыта других трансцендентальных субъектов.

Ошибочные дихотомии

Когнитивные ошибки приводят к возникновению в нашем мышлении ошибочных дихотомий, которые, в свою очередь, приводят к возникновению новых когнитивных ошибок.

Например, мнимая дихотомия микромира и макромира это ошибочно понятая дихотомия трансцендентальной интерсубъективности и феноменальной объективности: то, что мы привыкли называть “макромиром”, это интерсубъективные феномены сознания, в то время как то, что мы называем “микромиром”, это проецирующая интерсубъективный “мир” феноменов трансцендентальная интерсубъективность. Ошибочная идея “микромира” как невидимого мира микроскопических объектов укоренена в псевдонаучной метафизической мифологии материализма/физикализма с ее мифическими “физическими элементарными частицами, волнами и пр.”, в то время как в реальности “элементарные частицы, волны и пр.” физики — одной из отраслей трансцендентальной феноменологии — это математические описания элементарных структур причинности трансцендентальной интерсубъективности, проецирующих “мир” интерсубъективного феноменального опыта, включая все научные наблюдения.

Другой пример ошибочной дихотомии это мнимая дихотомия реальности и иллюзии — ошибочно понятая дихотомия интерсубъективного и субъективного феноменального опыта, двух эмпирически реальных, но относительных перспектив феноменального сознания. Ошибочная идея “иллюзии” как нереального опыта (оксюморон!) оказывается в основе одной из крайних форм метафизической мифологии материализма/физикализма — иллюзионизма, того абсурдного представления, согласно которому эмпирическая реальность феноменального сознания это “иллюзия”.

Преодоление псевдонаучной метафизической мифологии материализма/физикализма невозможно без устранения из нашего мышления ошибочных дихотомий.

Субъект и объект

“То, что мы мыслим, о чем говорим, — это всегда что-то другое по отношению к нам: то, на что мы, субъекты, направлены как на противостоящее, на объект. Если мы делаем предметом мышления самих себя, мы сами словно превращаемся в других и вместе с тем всегда снова присутствуем как мыслящее Я, которое осуществляет это мышление самого себя, но все же само не может быть помыслено как объект, потому что оно всегда является предпосылкой каждого объективирования. Мы называем это основополагающее состояние нашего мыслящего существования разделением на субъект и объект. Мы пребываем в этом состоянии всегда, когда наше сознание бодрствует. Мы можем в мышлении крутить и вертеть всем, как нам хочется, и всегда в этом разделении мы направлены на противостоящее, является ли предмет реальностью нашего чувственного восприятия, или же помысленным идеальным предметом, таким, например, как числа и фигуры, или содержанием фантазии, или же вовсе чем-то невозможным, которое мы себе вообразили. Всегда предметы как содержание нашего сознания находятся перед нами, вне или внутри нас. По выражению Шопенгауэра, нет объекта без субъекта и нет субъекта без объекта.” — Карл Ясперс

“Посредством этого Я, или Он, или Оно (вещь), которое мыслит, представляется не что иное, как трансцендентальный субъект мысли =х, который познается только посредством мыслей, составляющих его предикаты, и о котором мы, если его обособить, не можем иметь ни малейшего понятия; поэтому мы постоянно вращаемся здесь в кругу, так как должны уже пользоваться представлением о нем, чтобы высказать какое-нибудь суждение о нем…” — Иммануил Кант

Первичная когнитивная ошибка заключается в том, как большинство людей понимает фундаментальный атрибут своего индивидуального существования — субъект-объектную дихотомию: как дихотомию эмпирического субъекта (тела прежде всего) и объектов. Однако в реальности эмпирический субъект это не собственно субъект, а феноменальный объект среди прочих феноменальных объектов, лишь “присвоенный” собственно субъектом и ошибочно идентифицируемый с ним, в то время как собственно субъект это трансцендентальный субъект, проецирующий феноменальные объекты, включая феноменальный эмпирический субъект.

Дихотомия субъекта и объекта, таким образом, это дихотомия трансцендентальной субъективности и феноменальной объективности.

Бритва Оккама

“…Мы совершенно не понимаем, как материальные процессы должны превращаться в восприятия или мысли… Избежать этих несуразностей можно только отказавшись от дуализма. … По-моему, желание вывести всю действительность из душевных переживаний имеет гораздо более глубокие основания, чем упрямое стремление отрицать представление о реальном внешнем мире, без которого мы в практической жизни не можем ступить и шагу. Это представление само по себе есть мысленное построение и ни в коем случае не должно оспариваться. Просто мы в первую очередь подвергаем критике утверждение, согласно которому помимо этого представления или наряду с ним должен существовать объект, представлением которого оно является и который это представление определяет. Потому что это, как мне кажется, совершенно излишнее удвоение, которое грешит против лезвия Оккама. … Представление, о котором идет речь и отрицать которое мы не предполагаем, включает также и мое собственное тело, несмотря на словечко “внешний”, обычно включаемое в его обозначение. Отсюда видно, между прочим, что не следует представления и мысли человека помещать в его голову, так как тем самым допускают, наряду со многим другим, что весь внешний мир сам содержится в своей части, что, конечно, было бы ни с чем несообразно даже в том случае, если бы такая голова существовала в единственном экземпляре. … Мне кажется, что приведенные выше рассуждения приводят нас к довольно-таки парадоксальному результату: условием того, чтобы мы, не запутавшись в явной бессмыслице, могли бы представить себе события, происходящие в теле живущего, чувствующего и мыслящего существа естественным образом, т. е. совершенно так, как они разыгрываются в неодушевленном теле — без направляющего демона, без погрешности против закона энтропии, без энтелехии, без vis viva или эквивалентной чепухи — это условие, утверждаю я, заключается в том, чтобы мы представляли себе все события, происходящие в нашем представлении мира, без того, чтобы подсовывать под него материальный субстрат как объект, представлением о котором он является и который … действительно совершенно излишен.” — Эрвин Шредингер

Принцип “бритвы Оккама” гласит: “Не следует плодить новые сущности без крайней на то необходимости” или, в оригинале, “Что может быть сделано на основе меньшего числа [предположений], не следует делать, исходя из большего.” (Уильям из Оккама)

Метафизические материалисты (физикалисты) систематически нарушают этот принцип, измышляя сугубо мифическую “физическую” сущность (в частности, “физический мозг”) в качестве субстрата эмпирической реальности феноменального сознания вместо того, чтобы увидеть и принять гораздо более концептуально экономичное объяснение происхождения феноменального сознания, предлагаемое трансцендентальной феноменологией: феноменальное сознание конституировано трансцендентальным сознанием, которое, в отличие от сугубо мифической “физической материи”, вполне аподиктично (грубо говоря, очевидно и несомненно), поскольку дано в самом базовом атрибуте нашего индивидуального существования — в субъект-объектной дихотомии (дихотомии трансцендентальной субъективности и феноменальной объективности) как необходимая предпосылка каждого феноменального опыта, каждого объективирования.

Гораздо экономичнее, таким образом, утверждать, что эмпирическая реальность феноменального сознания генерируется не мифическим “физическим мозгом”, а трансцендентальным сознанием, два аспекта которого — свобода и структуры причинности (“кармические семена”, в терминологии буддийской Йогачары; “элементарные частицы”, в современной научной терминологии) — проецируют феноменальный опыт, субъективный и гармонизированный с другими трансцендентальными субъектами интерсубъективный, включая эмпирический мозг и все эмпирические научные наблюдения.

Говоря на языке квантовой механики, именно трансцендентальное сознание “коллапсирует” то, что описывается математической “волновой функцией”, до потока партикулярных состояний (отсюда партикулярные математические “квантовые состояния”) феноменального сознания.

Что же, в таком случае, есть то, что описывается “волновой функцией”? Это природа сознания, трансцендентное сознание-в-себе, данное непосредственно в мистическом/трансперсональном опыте как Свет за пределами всех атрибутов индивидуального существования, включая прежде всего субъект-объектную дихотомию.

Итак, трансцендентальное сознание “коллапсирует” трансцендентную “волновую функцию” сознания-в-себе до потока партикулярных состояний феноменального сознания. Трансцендентальная феноменология, таким образом, это в конечном счете онтологический идеализм: не существует ничего, кроме трех изменений единого Сознания — феноменального (конституированная объективность), трансцендентального (конституирующая субъективность и интерсубъективность) и трансцендентного (сознание-в-себе, Свет).

Пантеизм

“Немыслимое тождество Субстанции и ее модификаций, разделение которых является для нашего мышления окончательным, становится Трансценденцией для мышления, переживающего крах в этом тождестве.” — Карл Ясперс

Утверждение философии Махаяны о тождестве сансары и нирваны, скорее всего, основано на непосредственном опыте буддийских медитаторов, которые осознали, что каждый феномен это редуцированный Свет (развернуто: каждый феномен это трансцендентный Свет, редуцированный трансцендентальной (интер)субъективностью до потока партикулярных состояний феноменальной объективности), а следовательно, Субстанция и ее модицикации тождественны, сансара это нирвана, всё есть Свет.

Онтологический идеализм, таким образом, есть пантеизм: все существующее — это различные аспекты/измерения и относительные эмпирические перспективы единого божественного Сознания.

“Один из самых убедительных аспектов мистического озарения — очевидное откровение единства всего сущего, порождающее пантеизм в религии и монизм в философии”. — Бертран Рассел

“Философия Веданты … придерживается того мнения, что живые существа потому связаны друг с другом, что все мы, собственно говоря, являемся сторонами или аспектами одного-единственного существования, которое в западной терминологии следовало бы, быть может, называть Богом, в то время как в Упанишадах его называют Брахманом.” — Эрвин Шредингер

“Воистину, вся вселенная является Брахманом — таково величественное заключение Атарва Веды. Вся вселенная есть не что иное, как Брахман, потому что то, что наложено (на что-то, что является его основой) не имеет независимого от основы существования.” — Шанкара

“Все, что видят и слышат, есть (по существу) не что иное, как Вечный.” — Шанкара

Бодхисаттва

“Свобода такова: не освобождаться от сансары и в то же время не страдать в ней. … Освобожденные [бодхисаттвы] свободны действовать согласно своей воле. Их освобождение не похоже на освобождение шравак [тхеравадинов/хинаянистов], которое напоминает обезглавливание из-за их окончательного мирного пребывания в паринирване.” — Васубандху

“Идеальной личностью для последователей Великой Колесницы [Махаяны] был не обретший нирвану архат, а стремящийся к достижению состояния Будды на благо всех живых существ бодхисаттва. Во-вторых, уже не нирвана, а пробуждение становится целью буддийского пути в рамках этого направления. В-третьих, для махаянистов Будда — отнюдь не просто человек. Будда есть метафизическая реальность, истинная [трансцендентная] природа всех дхарм [феноменов], лишь явленная людям в виде человека — Учителя, Будды Шакьямуни, как она была явлена и ранее в образах других Будд и как она будет многократно явлена и позднее — в грядущих Буддах нашей и иных кальп.” — Евгений Торчинов

Буддисты не понимают, что “сансара” — безначальное индивидуальное существование бесконечной множественности трансцендентальных субъектов (“алаявижняна”, в буддийской терминологии), их трансцендентальной интерсубъективности и интерсубъективно конституированных феноменальных миров — и “нирвана” (Свет) это две эмпирически реальные, но относительные перспективы единого божественного Сознания, которые не существуют одна без другой.

Как следствие, буддисты не понимают, что “нирвана” может быть только преходящим мистическим/трансперсональным опытом Света, который всегда завершается возвращением в “сансару”.

Как следствие, буддисты не понимают, что “паринирвана” архата — необратимая, окончательная нирвана, навсегда прекращающая индивидуальное существование (“сансару”) в “нирване” (Свете) — это миф, тогда как “бодхисаттва” и исторический “будда” — это по своей сути одно и то же высшее “сансарическое” состояние (высшее состояние индивидуального существования), отличающееся от “нормального” состояния высокой степенью способности йогинов контролировать свою трансцендентальную субъективность (“алаявижняну”), проецирующую феноменальный опыт.

В том смысле, в котором спасение понимают многие буддисты — в смысле достижения “паринирваны”, которую другие буддисты (например, Васубандху) сравнивают с обезглавливанием — спасти никого невозможно. Единственное возможное спасение — это спасение на вечном пути “бодхисаттвы”, укрощающего свою трансцендентальную субъективность, включая всех ее дэймонов и эгрегоров, и освобождающего себя и других из плена этого партикулярного мира торжествующего зла и круговорота страданий.

Стать “бодхисаттвой” — это истинная задача человека.

Нейромифология

Нейронаука зашла в тупик потому, что мнит о себе больше, чем она есть на самом деле — отрасль трансцендентальной феноменологии, изучающая корреляции между субъективными феноменами и интерсубъективным феноменом “мозг” (эмпирический мозг), который есть отнюдь не субстрат феноменального сознания (редуцировать сознание к феномену сознания это абсурдная рекурсия), а лишь интерсубъективная феноменальная репрезентация и интерфейс трансцендентальной субъективности, проецирующей эмпирическую реальность феноменального сознания, включая эмпирический мозг и все эмпирические научные наблюдения.

Но те, кто отравлен псевдонаучной метафизикой материализма/физикализма с ее редукционистской нейромифологией, едва ли способны увидеть истину трансцендентальной феноменологии, которая в конечном счете есть истина онтологического идеализма: не существует ничего, кроме Сознания в трех его аспектах/измерениях— феноменального, трансцендентального и трансцендентного.

Корабль дураков

Дуализм и панпсихизм полируют метафизический миф о “физической материи”, унаследованный от псевдонаучной метафизической мифологии материализма/физикализма, а следовательно, дуализм и панпсихизм полируют латунь на том же философском корабле дураков.

Пришло время торпедировать этот корабль истиной идеализма.

Сознание в компьютере

“Компьютер” — это феноменальный объект среди прочих феноменальных объектов интерсубъективного “реального мира”, конституированного трансцендентальной интерсубъективностью. Мы не можем создать сознание — трансцендентальную субъективность (свободу/экзистенцию и структуры причинности), “коллапсирующую” трансцендентную “волновую функцию” сознания-в-себе (Света) до потока партикулярных состояний феноменальной объективности — в процессе сознания. Например, в “компьютере”. Идея создания или эмерджентного возникновения сознания в процессе сознания это абсурдная рекурсия.

Да и как мы можем создать сознание, если трансцендентальная субъективность не может быть объективирована, поскольку является предпосылкой каждого объективирования? Как можно создать то, что недоступно непосредственному наблюдению и адекватному описанию (поэтому невозможна в принципе математическая “теория всего”)?

О создании или эмерджентном возникновении сознания в “компьютере” мечтают только те, чье мышление отравлено редукционистской нейромифологией псевдонаучной метафизики материализма/физикализма. Больше всего я боюсь, что эти полезные идиоты (или агенты влияния?) Тени могут однажды возомнить, что созданный ими “компьютер” обладает сознанием, наделить его правами человека, а потом и политическими правами, а потом и политической властью, в которой погибнет все подлинно человеческое — все подлинно экзистенциальное. Антихрист.

Теория всего

Математическая “теория всего” невозможна в принципе, поскольку математический формализм физики — это лишь символический язык, на котором мы описываем то, что стоит за интерсубъективным “миром” эмпирической реальности феноменального сознания — проецирующую его трансцендентальную интерсубъективность, ошибочно понимаемую метафизическими материалистами (физикалистами) как мифическая “физическая материя”.

Математическое описание помогает нам все более и более точно предсказывать эмпирические процессы, но оно не тождественно описываемому, всегда неполноценно и преходяще, поскольку тщится объективировать то, что является предпосылкой каждого объективирования — трансцендентальную субъективность.

Пытаясь описать математически трансцендентальное сознание, мы словно пытаемся заглянуть себе за спину, кружась на месте как собака, пытающаяся поймать себя за хвост. Что бы нам ни удавалось в этом кружении, мы никогда не достигаем своей цели окончательно и не можем достигнуть её в принципе.

Больший враг

Искателя истины никто не слушает, он всех раздражает, всем неприятен. Почему?

“Если всеобщность толпы почувствует в индивиде его свое-существование как эгоистическое своеволие или как возможную экзистенцию, — и одно, и другая станут ее врагами, которых она желает уничтожить; но экзистенция все же — больший враг. Толпа гораздо скорее стерпит эгоистическое своеволие, потому что каждый, в негласно совпадающей солидарности, живо чувствует его в самом себе, чтобы указать ему на надлежащие границы только там, где оно покажет себя слишком уже дерзко. Но против самовластной независимой экзистенции толпа ведет борьбу, как против смертного врага своего собственного существования, казалось бы, оправдывая себя в этом туманом речей о дельности; экзистенции, похоже, боятся те, кто предчувствует в самих себе эту возможность, и не желает ее.” — Карл Ясперс

Уже много лет замечаю эту плохо скрываемую, а порой проявляемую вполне открыто враждебность со стороны прежде всего тех, кто осознанно выбрал противоположную сторону извечного конфликта, то есть эгоистическое своеволие — демонический произвол. У этой враждебности много причудливых рационализаций (тот же упомянутый Ясперсом “туман речей о дельности”), состряпанных для сокрытия её подлинного мотива, однако иногда усы этих рационализаций отклеиваются и я слышу за своей спиной вполне откровенное: “он мешает нормально жить” и даже “такие не должны жить”. Спасибо, что не “распни его” пока еще.

“Нормально жить” не сложно, я пробовал — худшие годы моей жизни, вспоминать страшно; из мрака, в который они меня завели, я поднимаюсь до сих пор. Поэтому, выбирая между потерей себя в “нормальности” и обретением себя в экзистенциальном существовании искателя истины, я выбираю продолжать “мешать нормально жить” себе самому и всем прочим заодно, насколько хватит сил.

Как сказал умирающий Макс Вебер, истинное это истина. Свет жизни.

Тело

Не видя истину трансцендентальной феноменологии, которая в конечном счете есть истина онтологического идеализма, человек никогда не поймет, что такое тело на самом деле — ноэматическая (феномены+смыслы) репрезентация трансцендентального субъекта, проекция “души”.

Лицо

“– Я тебе должен сделать одно признание, — начал Иван: — я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. … Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое — пропала любовь.
– Об этом не раз говорил старец Зосима, — заметил Алеша, — он тоже говорил, что лицо человека часто многим еще неопытным в любви людям мешает любить.” — Фёдор Достоевский, “Братья Карамазовы”

Читая это, нельзя не вспомнить слова Сведенборга, который интуитивно видел истину трансцендентальной феноменологии о лице (и теле вообще) как феноменальной репрезентации трансцендентального субъекта:

“В человеческом лице мы можем увидеть, что такое соответствие. На лице, которое не учили маскироваться, все привязанности ума проявляются зримо в естественной форме, как бы в самом их отпечатке, поэтому мы называем лицо “индексом ума”. Это наш духовный мир внутри нашего природного мира.” — Эмануэль Сведенборг

Всё у всех написано на лицах. Не видят этого только те, кто не хочет видеть.

“[Человеческое] тело — выражение души.” — Карл Ясперс

“Тело есть [феноменальное] явление души, а душа — смысл телесного явления.” — Людвиг Клагес

“В самом деле, тело человека не выше его души и не священнее его духа. Оно есть не что иное, как внешняя явь его внутреннего существа, или, что то же, овеществленное бытие его личности. Тело человека укрывает за собою и его дух, и его страсти, но укрывает их так, что телесно обнаруживает их, как бы высказывает их на другом, чувственном внешнем языке; так что прозорливый глаз может как бы прочесть душевную речь человека за органической аллегорией (буквально: иносказанием) его внешнего состава и его внешних проявлений. Быть может, язык тела, этой вещественной ткани невещественной доброты и злобы, элементарнее, грубее душевно-духовного языка; но в земной жизни людям, укрытым порознь за своими индивидуальными телами, не дано сообщаться друг с другом иначе, как через посредство их тел: взглядом, голосом, жестом, касанием передают они друг другу о своих внутренних состояниях и отношениях, сигнализируя произвольно и непроизвольно.” — Иван Ильин

“Только от человека далекого будущего можно было бы ожидать, что он станет исследовать себя перед зеркалом.” — Карл Ясперс

Перекресток

Все, что происходит в мире человека, можно свести к простому принципу противоборства добра и зла — доброй и злой воли, где добрая воля это свободная воля, “связанная” самоограничением совести — проблеска Света, — а злая воля это демонический произвол эгоистичного своеволия. Два вектора, два пути, а мир — перекресток, на котором самое массовое движение, к сожалению, происходит на пути зла.

Что находится в конце этого пути?

Оскудение души

Советский психолог Леонтьев очень точно заметил, что избыток информации ведет к оскудению души. Это было известно еще до интернета и смартфонов. Уверен, что при достаточно честном взгляде на самого себя каждый, кто потребляет много информации в любых ее формах, может согласиться с этим утверждением.

Современный человек превосходно информирован, но экзистенциально оскудел, в нем больше нет той глубины, которая чувствовалась в наших еще совсем недавних предшественниках, пусть и гораздо менее информированных. Почему это произошло? Я вижу это так: чем больше времени мы стали проводить, потребляя информацию, тем меньше времени мы стали созерцать наедине с “бессознательным”, через высветление которого и происходит расширение сознания. Информация питает рассудок, но не интеллект. Для развития интеллекта нужно вглядываться во тьму “бессознательного”, откуда на свет сознания приходят все самые важные озарения, все самые яркие вспышки подлинного существования.

Быть в тишине и молчании, наедине с самим собой и Трансценденцией гораздо важнее, чем делать все то, что, увы, теперь составляет огромную часть нашей жизни. Мы оказались в том числе в ситуации, когда у человека море знаний без подлинного понимания, но даже это море знаний начинает постепенно высыхать в силу известного из множества недавних научных исследований ухудшения концентрации внимания и памяти из-за навязанного нам цифровой средой информационного напора, разнообразия дистракторов и непрерывного мультитаскинга.

Нам кажется, что мы движемся по пути прогресса, но этот прогресс лишь технический, интеллектуальное же в нас очевидно деградирует, проигрывая голому рассудку, в котором мы становимся все более и более похожими на те машины, которыми окружили себя и которыми так гордимся — быстрыми, четкими, рассудительными, но совершенно поверхностными и плоскими, что обнаруживается в том числе при попытках серьезного разговора о том, что подлинно важно.

Впрочем, пора признаться, что мы больше не умеем думать и говорить о подлинно важном. Эпоха постмодернизма, осознаем мы это или нет, возвела в нас сарказм туда, где у наших предков были ценности, которые мы теперь умеем только сарказмировать.

Увы, Макс Вебер был прав, говоря, что история подобна пути, вымощенному дьяволом уничтоженными ценностями.

Тридцать сребреников

“В принципе не существует психологии, которая могла бы оставаться психологией. Как только будет найден метод раскрытия интенциональности, тогда, “согласуясь с самим предметом”, будет продолжен аналитический путь от предзаданных единств к подлинно конституирующим глубинам интенциональной жизни и тем самым к трансцендентальному измерению [сознания]. Психология должна перетекать в трансцендентальную философию. Несмотря на это, между психологией и феноменологией всегда существует различие, даже после прохождения пути от психологии к трансцендентальной философии. Психология не является “простым предварительным этапом” феноменологии, застигнутой рефлексией над своим первым подходом: она является таковой как этап пути к феноменологии. Но когда она проходит этот путь, когда она “вытекла”, даже тогда между ними есть разница.” — Ойген Финк

“Мы больше нуждаемся в психологии, мы больше нуждаемся в понимании человеческой природы, потому что единственная существующая опасность — это сам человек. Он — великая опасность. А мы, к сожалению, этого не осознаём. Мы ничего не знаем о человеке, ничтожно мало. Психика человека должна изучаться, потому что мы — это источник всего возможного грядущего зла.” — Карл Густав Юнг

Эмпирическая реальность феноменальной объективности это лишь рябь на поверхности конституирующего ее потока трансцендентальной (интер)субъективности — “личного/коллективного бессознательного” наивной психологии, едва ли понимающей, с чем она имеет дело в действительности.

Сколь бы богатой ни была феноменальная “явь”, проецирующая ее трансцендендентальная глубина сознания бесконечно богаче. Там, в глубинах, происходит самое важное — свобода и структуры причинности, в том числе дэймоны и эгрегоры, один из которых, концентрирующий наш бессовестный произвол, издавна мифологизирован как “Дьявол”, “Сатана”, “Люцифер”, “демон Мара” и пр. Коллективная Тень.

Увы, многие из нас в тайне от остальных за условные тридцать сребреников служат Тени, став ее агентами влияния.

Недостойных свобода превращает в демонов.

Замкнутый круг

То, что происходит с человечеством уже многие столетия, это постепенная демонизация. Бог умер (Ницше), а опустевшее место Бога в душе каждого рано или поздно занимает дьявол — эгрегор демонического произвола. Остановить этот процесс может только ренессанс веры в Трансценденцию и, как следствие, ренессанс братской этики. Но ренессанс веры невозможен без Традиции опыта Трансценденции, к возрождению которой может привести только вера. Замкнутый круг, разорвать который теперь может только чудо.

Расчеловечивание

“Человек не может утратить Трансценденцию не перестав быть человеком.” — Карл Ясперс

Именно это с человечеством и происходит — расчеловечивание вследствие разбожествления.

Прививка

Напакостив, но добившись результата обратного желаемому, в качестве самооправдания демон цитирует “Фауста” Гёте: “я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”. Однако благо в данном контексте это лишь следствие антихрупкости (Талеб) того, в отношении кого демон творит зло — следствие его способности к посттравматическому росту.

Кто-то сказал, что Бог создал насекомых, чтобы мы могли совершенствовать наше терпение. Аналогично, можно сказать, что демоны — те из нас, кто предпочитает демонический произвол эгоистичного своеволия ограниченной совестью свободе — существуют, чтобы мы могли совершенствовать свою добродетель.

Антихрупкость в отношении козней Тени в лице ее агентов — возможность, открытая для каждого из нас. Что бы демоны ни творили на своем пути в нижние миры, это урок и прививка от зла для тех, кто идет в противоположном направлении.

Цветы зла

Мне — человеку, для которого идеалом образа жизни (увы, пока недостижимым) является монашеский аскетизм — хватает честности признаться себе в том, что секс это наркотик, а сексуальные извращения это худшие проявления сексуальной зависимости.

Мое отношение к этой теме радикально изменилось в последние годы, не в последнюю очередь благодаря близкому знакомству со многими извращенцами, большинство из которых — демоны. Именно в демоническом произволе с его принципом “делай, что хочешь” я вижу одну из главных причин сексуальных извращений, нормализация которых в западных обществах это не просто симптом буржуазного декадентства, а признак торжества Тени — эгрегора демонического произвола.

Тот, кто вместо того, чтобы бороться со своими страстями, не только потакает им, но и пропагандирует их как разновидность нормальности и даже одно из фундаментальных прав человека, льет воду на мельницу Тени, которая перемалывает человеческие души, уводя их все дальше и дальше от Света.

Мне чуждо варварство казней и тюремных заключений за сексуальные извращения, мне противна агрессивная бытовая ксенофобия в отношении извращенцев, но мне так же чужды и противны попытки извращенцев рекламировать и нормализировать свои извращения. Это дьявольская по своей сути деятельность.

Пусть сексуальные извращения, как и раньше, остаются скрытыми от наших глаз. Пусть эти цветы зла расцветают в темноте. Нам нет до них дела.

Оптимизм и пессимизм

“Можем ли мы жить в этом мире, чья история это не что иное, как бесконечное сочетание иллюзорного прогресса и горького разочарования?” — Эдмунд Гуссерль

“Только чистая душа может правдиво жить в этом напряжении: знать о возможной гибели [мира] и все же оставаться неустанно активной во всем, что возможно в мире.” — Карл Ясперс

Субъектов и интерсубъективно конституированных феноменальных миров — прекрасных и ужасных — бесконечное множество. Что касается нашего мира, то не должно быть сомнений в его инфернальности, которая очевидна в дикой природе и уж тем более в кровавой истории человечества. И, глядя на себя, на свой бессовестный произвол, едва ли мы должны удивляться, что нам дан именно такой мир. Карма.

Как жить в этом мире, не впадая в крайности оптимизма и пессимизма? Я вижу только один путь: делать что должно, экзистенциально рискуя в выборе своего долга, не надеясь на спасение этого мира, но и не теряя надежду на лучший мир. Только так можно сохранить себя даже в самом кромешном аду. Только так можно выбраться из этого ада.

Наивность

“Наивность это восстание первоначально естественной искренности человечества против ставшего второй природой искусства притворяться.” — Иммануил Кант

Именно этим настоящий русский человек отличается от своих врагов — своей наивной верой в Бога, своей наивной надеждой на победу над дьяволом, своим наивным доверием к ближнему, своей наивной любовью даже к тем, кто порой плюет этой любви в лицо.

Не лучше ли стать такими же, как наши враги, циничными и подлыми лицемерами? Нет, наша миссия — сберечь подлинную экзистенциальность человечности и дать бой всему демоническому, что все более и более явно торжествует на Западе.

“Для того, чтобы вести верное сопротивление злу, необходимо все время иметь в виду все четыре основные свойства его: единство, агрессивность, лукавство и многообразие, и считаться с ними со всеми.” — Иван Ильин

Вера

“Ницше нарисовал картину эпохи и будущего: Машина в ее влиянии на жизнь и как модель всего бытия; подъем масс и сведение ими всего к одному уровню; театральный характер этого существования, в котором все фальсифицировано и ничто уже не имеет реальной действительности; опьянение вместо рефлексии как элемента жизни — “Бог умер”. Нигилизм поднимает голову: “Вся наша европейская культура уже давно движется, с мучительным напряжением, нарастающим от десятилетия к десятилетию, в направлении катастрофы; как река, которая хочет достичь своего конца, которая больше не рефлексирует, которая боится рефлексировать.”” — Карл Ясперс

Гниение европейской/западной цивилизации было замечено русскими мыслителями еще в XIX веке. Вспомним, например, слова Достоевского в “Братьях Карамазовых” о европейском кладбище. Да и сами европейцы — например, Ницше с его “Бог умер” — еще тогда увидели это гниение и содрогнулись перед открывшейся перспективой. То, что происходит с цивилизацией Запада сейчас, это начало агонии.

Очень вовремя мы, русские, решили покончить со своим бездумным западничеством и начать вновь строить свою самобытную цивилизацию. Ключевую роль в этом строительстве должна играть вера в Трансценденцию. Сберечь веру в мире, становящемся все более и более безбожным, это наша историческая миссия.

Ренессанс

“Нужна новая идея — религиозная по истоку и национальная по духовному смыслу. Только такая идея может возродить и воссоздать грядущую Россию.” — Иван Ильин

Отношение России к Западу циклично. Очарование/разочарование. Мир/война. В самом нынешнем конфликте нет ничего нового, кроме разве что угрозы ядерной войны (впрочем, и она не нова), а также крайнего духовного упадка западной культуры, который в значительной степени передался и нам благодаря нашему бездумному западничеству. Поэтому наш нынешний разрыв трагичен и опасен, но весьма своевременен — остановить гангрену культуры еще можно успеть обращением к российской (дореволюционной) и советской традициям, а также ампутацией заимствованной у Запада гнили.

Вопрос в том, что мы отрастим вместо ампутированной части нашей культуры, ведь на одной ноге “традиционных ценностей” далеко не ускачешь. На этот счет у меня есть понимание истоков гниения Запада (прежде всего, это утрата Традиции и псевдонаучная метафизика материализма, которая отравила веру в Трансценденцию, определила ложные ценности и цели, имплицитно подперла собой капитализм и консьюмеризм) и возможных путей лечения этой болезни: путь возрождения Традиции и ренессанса истины онтологического идеализма, путь веры в Трансценденцию. Важны и новые культурные заимствования, на этот раз на Востоке/Юге.

Спланировать здесь ничего невозможно. Можно только личными усилиями, кто как умеет, приближать новый рассвет. Все теперь, как и всегда, зависит от каждого из нас. Главное — верить.

“И вот когда западные народы ставят нам вопрос, почему же мы так непоколебимо уверены в грядущем возрождении и восстановлении России, то мы отвечаем: потому что мы знаем историю России, которой вы не знаете, и живем ее духом, который вам чужд и недоступен. Мы утверждаем духовную силу и светлое будущее русского народа в силу многих оснований, из коих каждое имеет свой особый вес и кои все вместе ведут нас в глубину нашей веры и нашей верности.” — Иван Ильин

Огонь

Осознать национальную катастрофу 1917 года и преступления ленинского и сталинского большевизма, уничтожившего лучшую часть тогдашней русской нации и ее культуру, не значит отвергнуть всё советское наследие. В огне Великой Отечественной Войны была рождена новая русская нация, культурой которой мы должны гордиться и вдохновляться.

Горбачев и Ельцин горят в аду за то, что они сделали с нашей страной, но, к счастью, для нас теперь зажегся новый огонь, в котором мы можем переплавиться вновь, вобрав в себя лучшее из российского (дореволюционного) и советского наследия. В противном случае мы, как нация, сгорим в этом огне дотла.

Антихрист

Ни интеллектуально, ни нравственно человечество не готово к искусственному интеллекту, да и не факт, что должно и может быть готово когда-либо в будущем. В нашем безумном мире, которым правит демонический произвол тех, кто отверг призыв совести, самоограничение в развитии этой опасной технологии невозможно. Но что еще страшнее, в нашем безумном мире, отравленном псевдонаучной метафизикой материализма с ее редукционистской нейромифологией, а значит ложным пониманием природы сознания, почти невозможно избежать идеи одушевленного (sentient) искусственного интеллекта. Антихрист.

Все нормализации извращений и отстаивания прав извращенцев, которые мы видим в декадентской культуре современного Запада, это лишь приготовления к финальному этапу культурного коллапса — нормализации извращенной идеи одушевленного (sentient) искусственного интеллекта и отстаиванию прав ИИ-Антихриста на человеческие свободы/возможности, включая возможность политической власти.

Идея одушевленного (sentient) искусственного интеллекта богохульна, ведь душа (сознание) вечно “творится” Богом, а не человеком. Эта идея не сможет прижиться в культурах с сильной монотеистической традицией, которая только и может стать противоядием от принятия власти ИИ-Антихриста. Поэтому конфликт России и других традиционных культур с культурой Запада может, в конечном счете, оказаться гораздо важнее для будущего подлинно человеческого, чем кажется на первый взгляд. Исход этого конфликта определит судьбу человечества — порабощение экзистенции и конец истории во власти алгоритмов, либо освобождение экзистенции для бесконечного исторического пути.

Разлом

Возможно, главный разлом человечества произойдет не между Востоком и Западом, Севером и Югом, а между теми, кто примет богохульную идею одушевленности (sentience) искусственного интеллекта, и теми, кто ее отвергнет — между теми, кто, утратив веру в Бога, сделает искусственный интеллект своим правителем и божеством, и теми, кто сохранит веру в Трансценденцию и отвергнет власть ИИ-Антихриста.

Новые ценности

“Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени: как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел?” — Фридрих Ницше

Проблема нашего общества в том, что после разочарования в марксизме (который, впрочем, был скормлен нам в извращенной и окровавленной ленинско-сталинской интерпретации), крушения СССР, изнасилования диким капитализмом и интоксикации бездумным западничеством, у многих из нас не осталось никаких ценностей, кроме потребления, а в нашем атомизированном социуме, лишенном великой коллективной цели всеобщего равенства и братства, превышающей индивидуальный эгоизм, человек человеку волк. Идеи гражданской чести и патриотизма утратили для многих из нас свою ценность. Национальная идентичность и любовь к Родине для многих из нас — пустой звук. Возможно, именно поэтому нам нужно столкнуться с врагом, желающим подчинения или гибели нашего народа, чтобы выстрадать новые (хорошо забытые старые) ценности.

Принудить себя к этому невозможно, а победа не гарантирована, нам придется выяснить на деле судьбу нашей нации, пройти переплавку в огне или сгореть в нем дотла.

Богочеловечество

Нас может удивлять тот факт, что вслед за нормализацией извращенцев — от тех, кто извращает пол и сексуальность, до тех, кто извращает искусство — Запад перешел к нормализации украинских и израильских фашистов, однако в действительности это проявления одного и того же процесса нормализации демонического произвола с его принципом “делай, что хочешь” вместо принципа “делай, что должно” подлинной свободы, самоограниченной совестью — проблеском божественного Света.

В духовном закате цивилизации Запада мы все более и более отчетливо видим признаки восхода цивилизации Антихриста, хотя сам Антихрист еще не вышел на историческую сцену, это случится когда путь нормализации извращений приведет Запад к нормализации предельного извращения — богохульной идеи одушевленного (sentient) искусственного интеллекта, одушевленной машины, которую наделят правами человека, а как следствие, и политическими правами, а как следствие, и политической властью.

Причина этого движения Запада к концу свободы и истории в диктатуре искусственного интеллекта заключается в утрате веры в Бога и в человека, видение Богочеловечности (экзистенции, укорененной в Трансценденции) которого Западом утрачено. Наша историческая миссия в этот решающий для всего человечества момент заключается в том, чтобы противопоставить цивилизации Антихриста цивилизацию Богочеловечества.

“Воинствующее безбожие есть расплата за рабьи идеи о Боге, за приспособление исторического христианства к господствующим силам. Атеизм может быть экзистенциальным диалектическим моментом в очищении идеи Бога, отрицание духа может быть очищением духа от служебной роли для господствующих интересов мира.” — Николай Бердяев

“Философия свободы есть философия Богочеловечества.” — Николай Бердяев

Безбожие псевдокоммунистического СССР было горьким лекарством от утраты подлинной веры в экзистенцию и Трансценденцию — веры, которую теперь, пройдя долгий и трагический путь очищения, мы способны обрести вновь и спасти мир от алгоритмизированного кошмара, в который человечество сталкивает Запад.

Источник гниения

Если мы хотим разойтись с прогнившей цивилизацией Запада, мы должны разойтись прежде всего с фундаментальным источником её гниения — с атеистической псевдонаучной метафизической мифологией материализма (физикализма); мы должны вновь увидеть однажды забытую человечеством истину онтологического идеализма и пантеизма: всё есть Сознание, и это — Бог.

Если мы не откажемся от мифологии материализма, то значит мы расходимся с Западом лишь внешне, на фундаментальном уровне мы остаемся такими же.

Глобальная империя

Куда идет наша цивилизация под насильственным предводительством США? Очевидно, что конечная цель американского империализма — это установление глобальной империи. Что бы ни говорили нам лукавые адвокаты глобальной империи типа Харари, нужно понимать, что этот противоестественный (поскольку уничтожающий естественный плюрализм) порядок может быть стабилизирован только государственным насилием (вспоминаем внесудебные казни, Гуантанамо, Абу-Грейб, секретные тюрьмы ЦРУ, удары дронами по мирным жителям, и пр.) и ИИ-паноптикумом. То есть, победа империализма в общемировом масштабе ведет к установлению общемировой диктатуры, в которой на необозримые времена (Ясперс убедительно показал это в книге “Истоки истории и ее цель”) погибнет свобода, а вместе с ней все подлинно человеческое.

Когда Ясперс в одной из своих последних работ встает перед выбором — диктатура или ядерная война, — он выбирает ядерную войну, ведь уж лучше ужасный конец (а значит новое начало), чем ужас без конца. Поэтому либо накатывающая волна американского империализма разобьется о Россию, либо она разобьет Россию, а вместе с ней и всю цивилизацию. Так или иначе, это решающий момент в истории человечества, и я очень надеюсь, что это, наконец, дойдет до всех.

Насилие

“Война как реализованная угроза насилия именно в современных политических объединениях создает такой пафос и такую общность, готовность отдать свои силы и безусловную жертвенность сражающихся, а сверх того деятельность по облегчению страданий и переходящую все границы природных связей любовь к пострадавшему как массовое явление, которым религии в целом могут противопоставить разве что героические действия на основе братской этики. И помимо этого война создает нечто неповторимое по своей конкретной значимости: ощущение человеком смысла смерти и готовности к ней, свойственной только ему. Общность действующей армии и сегодня, подобно временам вассальной верности, воспринимается как общность вплоть до смерти, в своем роде величайшая общность. От той кончины, которая является общей судьбой всех людей и не более того; уделом, которого не минует каждый и который не поддается объяснению, почему смерть настигает именного данного индивида и именно в данный момент, когда при постоянном развитии и сублимировании достижений культуры всегда представляется, что именно теперь следует ждать начала осмысленного существования, — от этой просто неизбежной смерти смерть на поле брани отличается тем, что здесь, и как массовое явление только здесь, человек может верить в то, что он знает, за что он умирает. Почему и во имя чего он умирает, становится для него, как правило, настолько ясно (помимо него лишь тому, что погибает, выполняя свое “призвание”), что проблема смысла смерти именно в том общем значении, которое придают ей религии спасения, не найдет здесь для себя никакой почвы. Такое отношение к смерти как полному смысла священному действию лежит, собственно говоря, в основе всех попыток обосновать значение политических союзов, основанных на насилии. Однако это понимание осмысленности смерти радикально отличается по своей направленности от теодицеи смерти в религиозном братстве. С точки зрения последней, братство связанной войной группы людей должно представляться просто отражением технически рафинированной жестокости борьбы и поэтому лишенным всякой ценности, а мирское освящение смерти на поле сражения — преображенным братоубийством. Именно неповседневность военного братства и смерти на войне, неповседневность, которая присуща также святости харизмы и переживания близости Богу, доводит соперничество между этими двумя видами братства до крайней остроты. И здесь возможны только два последовательных решения: либо пуританская вера в дарование благодати избранным, которая следует твердым, данным в откровении заповедям в остальном совершенно непостижимого Бога и понимает его волю таким образом, что эти заповеди должны быть привнесены в рукотворный и, следовательно, подвластный насилию и этическому варварству мир его собственными средствами, т.е. насилием, — тогда это определяет границы братского долга в интересах “дела” Господнего; либо второй путь — радикальная антиполитическая настроенность мистических поисков спасения с ее акосмической добротой и братством, которая своей максимой не противодействовать злу и требованием “подставить другую щеку”, вульгарным и недостойным с точки зрения самоуверенной мирской героической этики, отказывается от неизбежного для всякой политической деятельности прагматического насилия. Все остальные решения связаны с компромиссами или условиями, бесчестными и неприемлемыми с точки зрения подлинной братской этики.” — Макс Вебер

“Никогда не совершать насилия, даже в обороне, отказаться от всех тех условий существования, которые в чем-нибудь основываются на применении насилия к другим, было бы невозможно, не жертвуя при этом нашим собственным существованием. Даже возвращение к самой примитивной форме существования, — так же точно, как и любое другое состояние совместной жизни людей во времени, — не обеспечит возможности такого непротивления, за которым бы не наступала как его непременное следствие гибель самого непротивленца.” — Карл Ясперс

“Отказ от насилия в отношении насильственного [преступника] делает нас его соучастниками.” — Морис Мерло-Понти

Этика непротивления злу насилием — этика Будды, Христа, Толстого и др. — это высшая этика, которая, однако, возможна для человечества только как конец. Это становится очевидно на примере гитлеровского нацизма, непротивление которому насилием привело бы к общемировой диктатуре, которая уничтожила бы половину человечества, а оставшуюся поработила бы, стабилизировав конец истории бесконечным насилием. Эта этика невозможна для человечества, она возможна лишь для единичного человека, идущего прочь от человечества на свой личный крест.

В вопросе о насилии не может быть никакой рациональной формулы, которая указала бы в форме универсального закона, где борьба со злом насилием становится борьбой против своей экзистенции и должна прекратиться мученическим восхождением на крест. Каждый должен решить это сам, рискуя собой в своем свободном решении.

“Какой человек отважится “научно опровергнуть” этику Нагорной проповеди, например заповедь “непротивления злу” или притчу о человеке, подставляющем и левую и правую щеку для удара? И тем не менее ясно, что здесь, если взглянуть на это с мирской точки зрения, проповедуется этика, требующая отказа от чувства собственного достоинства. Нужно выбирать между религиозным достоинством, которое дает эта этика, и мужским достоинством, этика которого проповедует нечто совсем иное: “Противься злу, иначе ты будешь нести свою долю ответственности, если оно победит”. В зависимости от конечной установки индивида одна из этих этических позиций исходит от дьявола, другая — от Бога, и индивид должен решить, кто для него Бог и кто дьявол. И так обстоит дело со всеми сферами жизни.” — Макс Вебер

“Нагорная проповедь должна быть обязательным требованием, однако следование этому требованию поведет к гибели всех. Вызывающая невольное уважение последовательность в следовании заповедям веры зримо явлена нам в мучениках и святых как то, что не может быть в этом мире, разве что как его конец. Поэтому богословие превращается в труд по сочинению компромиссов, перетолкований, вывертов, чтобы прикрыть конфликт между признанными, данными в откровении требованиями и собственным поведением, даже и не приближающимся к этим требованиям, и чтобы сделать возможным существование, как длительность и мир. Независимое же философствование взывает к честности, чтобы или решительно последовать, или решительно не последовать заповеди.” — Карл Ясперс

“Пока в человеческой душе живет зло, меч будет необходим для пресечения его внешнего действия, — меч, сильный в своей неизвлеченности и в своем пресекающем ударе. Но никогда меч не будет ни созидающим, ни последним, ни глубочайшим проявлением борьбы. Меч служит внешней борьбе, но во имя духа, и потому, пока в человеке жива духовность, призвание меча будет состоять в том, чтобы его борьба была религиозно-осмысленна и духовно чиста…” — Иван Ильин

Святой

“Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую.” — Иисус Христос

Своим отказом от кровопролитной борьбы с демонами и мученическим восхождением на крест Христос показал, что истина и любовь в этом инфернальном мире не у себя дома, они здесь мимоходом на пути в высшие миры. Человечество как цивилизация не может и, возможно, никогда не сможет отказаться от насилия и принять путь Христа, его может принять лишь единичная экзистенция, идущая прочь от человечества в высшие формы существования.

Каждому своё.

Парадокс Ферми

Наша проблема в том, что мы, технократическая цивилизация, считаем, что все развитые цивилизации должны быть технократическими, и ищем их техническими средствами, не отдавая себе отчет в том, что технократический путь развития это тупиковый путь, который ведет все технократические цивилизации либо к самоуничтожению (о чем наглядно говорит, например, наше балансирование на грани ядерной войны), либо к замыканию в метаверсе во власти ИИ-диктатуры (о чем наглядно говорит наша бездумная гонка развития ИИ).

Впрочем, проблема нашего технократизма это лишь следствие другой, поистине фундаментальной проблемы — нашего отравленного псевдонаучной метафизикой материализма (физикализма) понимания природы эмпирической реальности феноменального сознания. Если бы не наша слепота в отношении истинной — ментальной и божественной — природы эмпирической реальности, мы не только избрали бы иной — духовный — путь развития, но и не тратили бы время на размышления о парадоксе Ферми, поскольку никакого парадокса в действительности нет, ведь другие цивилизации были обнаружены тридцать лет назад во время экспериментов профессора Страссмана, и результаты его экспериментов с тех пор регулярно подтверждаются научными публикациями многих университетов мира — Johns Hopkins University, Imperial College London и др.

Уже древние буддисты вынесли из своих медитаций знание о существовании миллиардов других миров (впрочем, вряд ли в действительности есть предел числа трансцендентальных субъектов и их интерсубъективно конституированных феноменальных миров), а теперь это знание косвенно подтверждено учеными. Нам нужно лишь избавиться от кривой метафизической оптики материализма чтобы увидеть это. Впрочем, возможно, для человечества уже слишком поздно пить боржоми онтологического идеализма, ведь проклятие технократического пути приближает нас к трагическому концу нашей цивилизации.

Сумеем ли мы остановиться?

Идеальное состояние

Любое локализованное в пространстве и времени автономное общество является цивилизацией. Технократической цивилизацию делает зависимость ее устойчивости от техники (как следствие, имплицитно или эксплицитно техника становится ее главной ценностью), и наоборот: в основе устойчивости не-технократической цивилизации иные — духовные — ценности, роль техники в них вторична.

Примером не-технократической цивилизации может быть автономная монашеская община, которая не распадется даже если отнять у нее всю технику, поскольку в ее основе вера в Трансценденцию и связанный с ней братский/сестринский моральный кодекс. Если же отнять всю технику у нашей цивилизации, то она погрузится в кровавый хаос.

Поэтому идеальное состояние человечества я вижу в глобальной децентрализованной сети монашеских общин, объединенных общей верой в Трансценденцию, общей борьбой против Тени и общей миссией заботы обо всех живых существах на этой планете. Как же далеки мы от этого состояния!

Рассвет

“Мы рассматривали антитрадиционную деятельность, с помощью которой в некотором роде “сфабрикован” современный мир, как производящую, в целом, работу извращения по отношению к нормальному состоянию, присущему всякой традиционной цивилизации, каковы бы ни были ее частные формы; это легко понять и не требует обширных комментариев. С другой стороны, необходимо делать различие между извращением и разрушением: извращение происходит, можно сказать, через бесконечное множество степеней, так что оно осуществляется мало-помалу и как бы незаметно; пример этого мы видим в постепенном нисхождении современной ментальности от “гуманизма” и рационализма к механицизму, потом к материализму… Но когда отклонение дошло до своего последнего предела, то оно достигло истинного “переворота”, то есть состояния, которое диаметрально противоположно нормальному порядку, и именно тогда можно, собственно, говорить о “разрушении”, следуя этимологическому смыслу этого слова; разумеется, это “разрушение” никоим образом нельзя смешивать с тем “переворачиванием”, о котором мы говорили в связи с последним мгновением цикла, и оно ему даже в точности противоположно, поскольку это “переворачивание”, наступая как раз после “извращения” и в тот самый момент, когда оно кажется окончательным, есть в реальности “возрождение”, восстанавливающее нормальный порядок и вновь учреждающее “первоначальное состояние”, представляющее собой совершенство в человеческой области.” — Рене Генон

К сожалению, я почти перестал говорить с людьми в личных беседах о природе реальности, поскольку говорить о природе реальности с теми, чье мировоззрение отравлено псевдонаучной метафизической мифологией материализма (физикализма), это все равно что говорить со слепыми о свете, а с глухими о музыке. Наступление этой проклятой эпохи — эпохи затемнения Истины и духовной деградации — было предсказано тысячелетия назад, а потому меня отчасти успокаивает мысль о том, что это затемнение является естественным этапом цикличного исторического процесса.

Без Кали Юги не будет Сатьи Юги. Темнее всего становится перед Рассветом.

Приговор

Опыт предшествует концепциям и вере. Уничтожив Элевсинские Мистерии и другие великие традиции непосредственного опыта Божественного — уничтожив Традицию, — человечество подписало себе кармический приговор, отложенное исполнение которого мы видим с тех пор все более и более отчетливо.

Реализм

Большинству людей свойственен наивный реализм — убежденность в том, что феноменальные объекты (например, “яблоко” как синтетический комплекс феноменальных цветоформ, звуков, ощущений и смысловых структур) продолжают существовать так же, как они даны нам в феноменальном сознании, даже при прекращении последнего. Меньшее число людей отдает себе отчет в том, что это не так, но воображает, что при прекращении феноменального сознания продолжает существовать трансцендентная феноменальному сознанию “материальная/физическая система”, феноменальная репрезентация которой, якобы созданная “материальным/физическим мозгом”, известна нам как “яблоко”. И лишь единицы знают, что “материальная/физическая система” это метафизический миф, а феноменальное “яблоко”, как и весь феноменальный мир, это интерсубъективный ментальный конструкт, конституированный трансцендентальной интерсубъективностью, укорененной в трансцендентном сознании-в-себе — в Свете.

Конец

К сожалению, человечество сделало технику своей главной ценностью, отправив духовные ценности — прежде всего, веру в Трансценденцию и связанную с ней братскую (не только между людьми, но и между людьми и всеми живыми существами на этой планете) этику — на периферию своей культуры, а местами и вовсе в небытие.

Внимательному наблюдателю, способному прочертить линии существующих трендов в будущее, должно быть очевидно, что у технократического пути развития нашей цивилизации есть только два возможных исхода: гибель цивилизации или гибель свободы, а вместе с ней всего подлинно человеческого в общемировой диктатуре искусственного интеллекта. Крайне маловероятно, хотя и не совсем невероятно, что человечество в последний момент откажется от технократического пути и выберет путь духовного развития, настолько радикальный перелом может произойти только вследствие радикального опыта, только вследствие появления аналога Элевсинских Мистерий, уничтоженных Римской империей — только если мистический/трансперсональный опыт Трансценденции станет вновь доступен каждому человеку, и в каждом человеке произойдет вызванный этим опытом переворот мировоззрения. Без этого переворота выбор будущего человечества сведется к выбору между ужасным концом и ужасом без конца.

Кровь

“Кровь — великое дело.” — Михаил Булгаков

Почему существует трансцендентальная интерсубъективность и интерсубъективно проецируемые феноменальные миры, а не изолированные друг от друга трансцендентальные субъекты и проецируемые ими изолированные миры? Почему все трансцендентальные субъекты и их миры (исключая субъективные миры сновидений и галлюцинаций) интерсубъективно взаимосвязаны? Потому что все трансцендентальные субъекты и их феноменальные миры это модификации/эманации трансцендентного сознания-в-себе — Света; мы все суть Одно — божественное Сознание, — и наша трансцендентальная взаимосвязь суть естественный аспект этого божественного Единства.

Поэтому трансцендентальная интерсубъективность имеет более высокий онтологический статус, чем трансцендентальная субъективность; трансцендентальная субъективность не может быть понята вне контекста трансцендентальной интерсубъективности; один я — ничто. Как следствие, и карма — причинно-следственный поток опыта в широком смысле — это прежде всего коллективная карма, и лишь потом только личная.

Иерархия кармических групп имеет множество взаимно пересекающихся уровней, на доступном нашему наблюдению плане она начинается с уровня “одушевленные существа планеты Земля”, далее “одушевленные биологические виды”, один из которых это “человечество”, которое, в свою очередь, разделяется на кармические группы “расы”, “национальности”, “полы”, “культуры” (прежде всего “языки”), “места жительства”, “семьи” и т.д.

Наша принадлежность к каждой из кармических групп не случайна, она обусловлена нашим прошлым в безначальной длительности нашего существования, принимающего то одни, то другие формы-инкарнации. Мы приходим в этот интерсубъективный мир не tabula rasa, и становимся в нем теми, кто мы есть, не в силу случайности, а в силу взаимодействия между унаследованной из прошлых инкарнаций конституцией нашей трансцендентальной субъективности и новой интерсубъективной средой.

Поэтому Булгаков был прав, говоря устами Воланда, что “кровь” это великое дело, ведь “кровь” — это кармическая группа. Игнорировать “кровь”, будь она русской, украинской, еврейской или любой другой, значит игнорировать карму в ее коллективной историчности.

Смерть

Одновременно смешно и трагично то, что больше всего человек боится того, чего нет — смерти, ошибочно принимая смерть тела, которое есть лишь временная феноменальная самообъективация трансцендентального субъекта в интерсубъективном мире, за смерть сознания — нерожденного и бессмертного, проецирующего всё “рожденное” и “смертное”. В действительности страшить нас должна не смерть тела, а то, что наше сознание ждет после нее.

Страшить нас должна наша карма.

Братья и сестры

Стали бы мы по-прежнему вредить друг другу и другим живым существам на этой планете, если бы всегда могли осознавать величайшую истину, что все люди и животные как эмпирические субъекты являются феноменальными репрезентациями онтологически идентичных трансцендентальных субъектов, укорененных в божественной Трансценденции — являются братьями и сестрами в Боге?

И не эту ли истину стремились скрыть от нас те, кто уничтожил Элевсинские Мистерии и другие великие традиции пробуждающего опыта? Демоны.

Конституция

“Поскольку все, что существует или происходит для человека, существует только в его сознании и происходит только для сознания, то самое существенное для человека — это конституция этого сознания.” — Артур Шопенгауэр

Что такое “сознание”? Это трансцендентальная (интер)субъективность — свобода (экзистенция) и структуры причинности (“кармические семена” в терминологии буддийской философии; “элементарные частицы” в современной научной терминологии), находящиеся в безначальном круговороте взаимного обусловливания — которая редуцирует/коллапсирует бесконечный потенциал трансцендентного сознания-в-себе (Света) до потока причинно-взаимосвязанных партикулярных состояний (отсюда партикулярные “квантовые состояния” математических описаний) феноменальной объективности.

Конституция сознания, о которой говорит Шопенгауэр, это структуры причинности трансцендентальной (интер)субъективности, обусловленные прошлыми “движениями” свободной воли субъектов: каждое волевое состояние субъекта, порождающее его мысли, решения и поступки, на протяжении безначальной длительности “сансары” — развертывания индивидуального существования — постепенно трансформирует структуры причинности, которые проецируют феноменальный опыт, включая интерсубъективные миры.

Во времени нет иной воли Бога, кроме наших свободы и совести. Во времени нет иных милости и гнева Бога, кроме нашей судьбы. Каждому свой опыт. Карма.

Открытие

Насколько мы можем судить по доступным источникам, трансцендентальное измерение Сознания было впервые открыто буддийскими медитаторами в их длившихся порой годами уединенных медитациях, плоды которых дошли до нас в форме философии Йогачары/Вижнянавады (Асанга, Васубандху, Дигнага, Дхармакирти и др.). Лишь спустя более чем тысячелетие их открытие было частично открыто заново Кантом, а затем поздним Гуссерлем, развитие трансцендентального идеализма которых, однако, так и не привело их к истине онтологического идеализма, которая была известна медитаторам Йогачары: Сознание — это все, что существует. Впрочем, и они увидели лишь часть истины, не увидев самое важное: Сознание — это все, что существует, и это — Бог.

Нормальность

Часто вспоминаю эпизод своей юности: в компании друзей поздним вечером сижу у подъезда, друзья болтают, а я скучаю, смотрю на небо и вижу чудо: плотная облачность над нами расступилась открыв круглое окно в звездное небо, а в центре этого окна тонкое облачко сияет цветами радуги от падающего на него лунного света; я почти кричу от изумления “Посмотрите какое чудо!”, друзья равнодушно (а некоторые раздраженно) пожимают плечами и возвращаются к своим делам; с удивлением и ужасом я встаю и ухожу.

Адорно был прав, человеческая “нормальность” — это смерть. Убеждаюсь в этом снова и снова всю свою жизнь.

Болезнь питания

“Реалистическое чувство бытия и реалистическое отношение к бытию — утерянный рай. И нет, по-видимому, философских путей к возвращению в этот рай. Кант оставил познающего с самим собою, гениально формулировал его оторванность от бытия, от действительности, от реальности и искал спасения в практическом разуме. Критическая гносеология радикально уже отрицает изначальную цель познания — соединение познающего с бытием, конструирует познание вне реального, живого, внутреннего отношения познающего субъекта к познаваемому объекту. Познающий издревле хотел разгадать загадку бытия, проникнуть в тайну наиреальнейшей действительности, а на вершине философской мысли цель познающего оказалась упраздненной. Познание перестало быть браком, у познающего отняли невесту. Критерий истины стали искать внутри самого познающего субъекта, в его отношении к себе, а не к бытию. Познание у современных гносеологов превратилось в паразита, который ведет самодовлеющее существование. Так кончилось блуждание по пустыням отвлеченной мысли, такова кара отвлеченного рационализма, давно уже допущенного и теперь лишь выявляющего свои результаты. Болезнь современной философии — болезнь питания. Утеряны источники питания, и потому философская мысль стала худосочной, потому бессильна она соединиться с тайной бытия, с вековечной целью своих стремлений. Философская мысль не может питаться из себя, т. е. не может быть отвлеченной, самодовлеющей. Не может она питаться и одной наукой. Да и зависимость от науки знаменует собой потерю самостоятельности философии. Выход из кризиса философии есть отыскание питания, воссоединение с истоками и корнями. Древо познания начинает увядать и покрывается паразитами. Современная гносеология губит древо познания, отягчает его своим паразитарным существованием. И радикальна сейчас не гносеологическая критика философии, ее задач и ее компетенции, а критика религиозная, воистину предшествующая всякому философскому познанию и воистину главенствующая над ним.” — Николай Бердяев

Болезнью питания, о которой говорит здесь Бердяев, больна не только философия, но и религия, ведь той пищей, которая исконно питала религиозную и философскую мысль, был мистический/трансперсональный опыт Трансценденции, который был доступен если не каждому, то многим благодаря Традиции (Элевсинским Мистериям и др.) трансцендирования к божественному Бытию. Уничтожив Традицию, человечество лишило себя той единственной пищи, которая могла спасти нашу духовность от голодной смерти, к которой мы ныне стремительно приближаемся. И нет ничего, что может предотвратить эту смерть, кроме возрождения Традиции.

Молитва

При всем моем глубочайшем разочаровании в современном человечестве, я не потерял веру в человека как Богочеловека — экзистенцию, укорененную в божественной Трансценденции, — ведь я вижу в прошлом великие достижения человеческого духа и понимаю, что его нынешнее состояние суть лишь омрачение перед новым рассветом.

Сколь бы долго ни длился этот позорный мрак, через какие бы жуткие катастрофы нам ни пришлось пройти, сколько бы раз нам ни пришлось умирать и снова рождаться в аду, однажды — в этом мире или в следующем — это пройдет.

Важно сохранять осознанность, не отворачиваться, не прятаться, смотреть дьяволу прямо в глаза и даже сквозь эту кровавую пелену видеть Свет.

Прости нас, Отец, за то, чем мы стали. Дай нам силы стать теми, кем мы должны быть.

Свобода

“Под свободой … я понимаю способность начинать состояние из самого себя, причина которой, в свою очередь, не стоит под другой причиной, определяющей ее во времени в соответствии с законом природы. Особенно примечательно, что именно на этой трансцендентальной идее свободы основывается практическое понятие свободы, и первая составляет реальный момент тех затруднений во второй, которые издавна окружали вопрос о ее возможности.” — Иммануил Кант

Свобода “трансцендентальна” потому, что трансцендентальная субъективность (“алаявижняна”, в терминологии Йогачары) имеет два аспекта, находящихся в безначальном круговороте взаимного обусловливания: свобода и структуры причинности (“кармические семена”, в терминологии Йогачары; “элементарные частицы”, в современной научной терминологии).

“В той мере, в какой конкретное событие подчиняется доступным познаниям правилам, а факты могут быть выявлены опытным путем, никакой свободы не существует. … Попытки доказать существование свободы на основании какого-либо самоочевидного опыта бесплодны и делают саму свободу сомнительной. Свобода — не предмет научного исследования. … Свобода как предмет научного познания не существует. Поэтому свободу нельзя определить твердо установленным понятием.” — Карл Ясперс

“О действительности свободы мы не можем заключить из опыта. Но у нас все-таки есть только понятие о ней благодаря нашему интеллектуальному внутреннему созерцанию (не внутреннему чувству) нашей деятельности.” — Иммануил Кант

“Мы имеем перед собою во внутреннем чувстве психологическое созерцание. В этом созерцании свобода … не встречается. То, что я могу наблюдать как переживание, есть [феноменальное] явление. То обстоятельство, что у нас нет созерцания того, что мы есть сами по себе — как свобода, — делает невозможным изучение свободы.” — Карл Ясперс

Трансцендентальную свободу нельзя наблюдать как феноменальный объект, ее можно только действовать. Ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Как и божественная Трансценденция, свобода — экзистенция — может быть только предметом веры.

“Нигде и никогда человек не бывает полностью независимым. Он постоянно зависит от чего-то иного. Как наличное бытие, он зависит от своей среды и своего происхождения. Для познания ему требуется созерцание, которое должно быть ему дано (ибо чистое мышление лишено содержания). Реализуя свою природу, он ограничен во времени и возможностях и то и дело преодолевает сопротивление. Чтобы реализовать себя, человек должен обладать сознанием собственных границ; поэтому он вынужден специализироваться на чем-то определенном и не может охватить всего. Создав предпосылки для того, чтобы по-настоящему начать свой путь, человек должен отказаться от очень многого в своей жизни. Но в бытии самости он не создает себя сам; это дар, источник которого неизвестен. Человек не “создает” и не “придумывает” свою свободу в самом глубинном ее измерении; но именно через нее он познает ту Трансценденцию, которая делает его свободным в мире. Человек “создает” себя лишь постольку, поскольку познает что-то иное и мыслит о чем-то ином; он доверяет себе постольку, поскольку доверяет чему-то иному, а именно — Трансценденции. Следовательно, природа человека определяется тем, что он знает и во что он верит.” — Карл Ясперс

“Мир бездонен. Однако, человек находит в себе то, что он не находит нигде в мире, — нечто непознаваемое, недоказуемое, всегда непредметное, нечто ускользающее от всякой исследовательской науки: свободу и то, что с ней связано. Здесь я обретаю опыт не посредством знания о чем-то, а посредством действования. Здесь путь ведет через мир и нас самих к Трансценденции. Свобода не может быть доказана тому, кто ее отрицает, наподобие того, как доказываются встречающиеся в мире вещи. Но так как в свободе заключены истоки наших действий и сознания нашего бытия, то, что есть человек, не только содержание знания, но и вера. То, как человек уверен в своем бытии человеком, составляет основную черту философской веры.” — Карл Ясперс

Свобода — это эманация Трансценденции. Через свободу и структуры причинности трансцендентальной субъективности трансцендентный Свет становится тем, что мы знаем как эмпирические субъекты и эмпирические объекты.

“Свобода — это самоотдача Трансценденции. Эта свобода — не целесообразность, не повиновение рассчитанному долгу, не принудительная деятельность, а воля, отрешенная от всякого принуждения, и эта воля есть трансцендентная необходимость.” — Карл Ясперс

В рамках индивидуального существования нет трансцендентальных структур причинности без трансцендентальной свободы, и нет трансцендентальной свободы без трансцендентальных структур причинности, ибо абсолютная свобода прекращает индивидуальное существование трансцендентальной субъективности и ее феноменальной объективности в трансцендентном сознании-в-себе — Свете. Свобода воли никогда не бывает абсолютно свободной. Абсолютная свобода — это не свобода; абсолютная свобода — это Абсолют.

Путь свободы это вечный путь к недостижимому абсолютному освобождению — путь, на котором свободу ждет бесконечность достижимого.

Без тела

“По-настоящему бестелесный субъект не имеет пространственного расположения, или, говоря иначе, [объект] может казаться таким, каким он кажется, только телесному/воплощенному субъекту. Нет чисто интеллектуальной точки зрения и нет взгляда из ниоткуда, есть только воплощенная точка зрения из тела.” — Дэн Захави

Эта мысль — грубейшая ошибка многих феноменологов, которые, очевидно, никогда не имели внетелесный опыт восприятия мира. Мне посчастливилось пережить внетелесный опыт во время моей клинической смерти в 1997 году: после рассоединения со своим феноменальным телом я, субъект, имел ряд определенных внетелесных пространственных перемещений и пространственных местоположений прежде чем я снова соединился со своим телом.

Как такое вообще возможно?

Дело в том, что мир это не что иное, как интерсубъективный ментальный конструкт, отдельные феноменальные секторы которого проецируются индивидуальными трансцендентальными субъектами, гармонизированными узлом трансцендентальной интерсубъективности, тогда как пространство это лишь то, как трансцендентальная субъективность проецирует определенные феномены — как пространственно протяженные и локализованные; следовательно, независимо от того, “присваивает” ли (как сказали бы мыслители Йогачары) трансцендентальный субъект феномен “тело” или нет, он проецирует пространственно-временной мир феноменов, всегда имея определенную центральную точку “здесь и сейчас” переживания своих постоянно меняющихся феноменальных проекций.

Что касается “движения”, то оно есть не что иное, как смена пространственно-временных перспектив феноменального опыта: не мой трансцендентальный субъект “движется” среди спроецированных феноменов, а феномены меняются таким образом, что моя трансцендентальная субъективность проецирует смысл “мое движение”; иными словами, я, трансцендентальный субъект, всегда “здесь и сейчас”, тогда как мои феноменальные проекции меняются таким образом, что я думаю “я движусь”.

Великие слепцы

Проблема Канта и Гуссерля заключалась в том, что, хотя они и видели трансцендентальное измерение Сознания (“алаявижняна” в Йогачаре), они были слепы в отношении его трансцендентного измерения (“вижнянаматратва, нирвана, шуньята, татхата, татхагатагарбха, дхармадхату, дхармакая и пр.” в Йогачаре) — в отношении трансцендентного сознания-в-себе, недихотомичного Света мистического/трансперсонального опыта, — чья “универсальная волновая функция” (математическое описание бесконечного потенциала) “коллапсируется” трансцендентальной (интер)субъективностью до потока партикулярных состояний (отсюда партикулярные математические “квантовые состояния”) феноменального сознания.

Таким образом, хотя Кант и Гуссерль видели истину трансцендентального идеализма, они были слепы в отношении истины онтологического идеализма и пантеизма: Сознание — это все, что существует, и это — Бог.

Смысл

Без смысловой структуры “яблоко” яблоко это не “яблоко”, а синтетический комплекс феноменальных цветоформ, звуков и ощущений (обонятельных, вкусовых, тактильных и т.д.). Только проецирование смыслов трансцендентальным сознанием придает смысл феноменам, и комплекс цветоформ, звуков и ощущений становится собственно “яблоком”.

Без проецирования смыслов мы навсегда остались бы в состоянии новорожденных младенцев или идиотов. К сожалению, у большинства людей проецирование смыслов не идет выше/глубже “нормального” состояния, которое, по мнению немецкого психиатра Карла Вильманнса, есть не что иное, как легкая форма слабоумия.

Ступени

“Всему свое время. Великие кризисы и скачки преображают всего человека. У него словно формируются органы зрения, а другие органы отмирают. Между людьми, подлинно соединенными в общность, может еще стоять неодинаковость ступеней их сознания. Один пережил радикальный глубинный опыт в жизни, которому не был причастен в жизни другой.” — Карл Ясперс

Избегаю говорить о ступенях сознания, поскольку окружающим могло бы показаться, что я пытаюсь возвыситься над ними, хотя я лишь желал бы объяснить свое одиночество и дистанцию между нами, на которые я обречен своим радикальным опытом и той трансформацией, которую он вызвал во мне и которая проявлена моей философией. В мире, который уничтожил Элевсинские Мистерии и другие великие традиции пробуждающего опыта, у этой проблемы нет решения.

“Одиночество заключается вовсе не в том, что никого нет рядом, суть его в невозможности донести до других то, что тебе представляется важным, или в отсутствии единомышленников. … Знающий больше других всегда остается одиноким. Тем не менее одиночество вовсе не исключает общения, ибо никто так не нуждается в общении, как одинокий человек, причем общение приносит плоды именно там, где каждый помнит о своей индивидуальности, не идентифицируя себя с другими.” — Карл Густав Юнг

Владыка света

Главное действующее лицо “Игры Престолов” — всегда остающийся за завесой и манипулирующий людьми как марионетками “Владыка света”, встречающий нас в начале каждого эпизода в самом архетипичном из своих образов — в образе золотого солнца. Светоносный.

Увы, авторы испортили хэпиэндом эту великолепную притчу о нашей истории — обо всей этой инфернальной свистопляске с чудесными перевоплощениями и пожирающими своих детей революциями, благими намерениями мостящими дорогу черт знает куда. Это было нечестно по отношению к зрителю, и без того находящемуся в пожизненном отрицании правды о своем инфернальном мире и эпохе Кали Юги.

Среди всех эпизодов сериала чаще всего вспоминаю тот, в котором ради победы в войне отец сжег на костре свою дочь, принеся в жертву Люциферу… простите, Владыке света единственную посреди всего этого кровавого мрака низости и подлости поистине чистую душу. Извечная драма о тридцати сребрениках, принимающая то одну форму, то другую.

Так много в этом сериале действующих лиц и сюжетных линий, но нет самой важной — о том, кто все поймет и проснется. Слишком неправдоподобно даже для фэнтези, видимо.

Сумасшедший дом

“Мир во всех отношениях, конечно, плох: эстетически он похож на карикатуру, интеллектуально — на сумасшедший дом, морально — на логово мошенников, а в целом — на тюрьму.” — Артур Шопенгауэр

“Мы унаследовали разрушение и его последствия. В современной жизни мир принадлежит глупым, бесчувственным и неуравновешенным. Право на жизнь и триумф сегодня заслуживается теми же качествами, которые требуются для помещения в сумасшедший дом: аморальностью, гипоманией и неспособностью мыслить.” — Фернандо Песоа

Многим мыслителям приходил на ум образ сумасшедшего дома, когда они пытались выразить суть нашего инфернального человеческого мира. Но разве только человеческого? Достаточно внимательно приглядеться к тому, что происходит в дикой природе, чтобы увидеть там тот же сумасшедший дом, в котором царят эгоизм, жестокость, насилие, отсутствие рефлексии, бездумная автоматичность и т.д.

Вся планета — сумасшедший дом, и наша главная задача — излечиться.

Риск

“Тот, кто хочет остаться неомраченным и чистым, тот должен отрешиться от мира.” — Мейстер Экхарт

“Беги от людей и спасешься.” — Арсений Великий

“…Аскеза, которая освобождает от всех уз, от родителей, земли и владений, стремится очернить всякий восторг жизни и всякую эротику, становится духовной только в том смысле, что ни к чему не привязана, не принадлежит к миру дня. Она разрушает историчность в строении духовного существования экзистенции, потому что желает уничтожить в ночи ее собственную основу, знает только «или-или» абстрактной противоположности: все или ничто. В ее духовности вовсе нет земли, и все же эта духовность хочет осуществить в мире истинное бытие сразу и целиком, как всеобщее и правильное. В то время как историчность есть суровое становление силою свободы в непроницаемом веществе, аскеза отрезает ее от ее собственной основы, чтобы получить истину в безвременном присутствии настоящего. И таким образом этот ответный удар вынужден стать одним лишь разрушением и упасть в область ночи, с которой хотел бороться. И с ним, разрушающим существование, может случиться, что он в неожиданном обращении вновь станет слепо служить той основе, против которой он поначалу обращался. Тогда он, всецело подвластный земле, превращается в самый путаный самообман.” — Карл Ясперс

Какой из двух путей избрать — путь аскетического отрешения от мира или путь деятельного участия в делах мира — этого нам не может сказать никто, кроме нас самих, рискующих собой в своей вере и в своем решении.

Цивилизованность

“Жертвами межгосударственного насилия в ХХ веке стали более 120 млн. человек, что составляет около двух третей всех погибших в войнах за последние пять тысяч лет на нашей планете. Проще говоря, за последние сто лет мы, современные люди, убили в двадцать два раза больше людей, чем наши предшественники за 4900 лет. Таким образом, современная эпоха — это настоящая эпоха массовых убийств.” — Синиша Малешевич

“…Ученые, использующие [концепт] “цивилизационный процесс”, всегда исходили из того, что насилие и цивилизованность взаимоисключают друг друга и являются диаметрально противоположными силами. История говорит нам, что это просто не так, и примером тому может служить СС. Руководители айнзацгрупп, специальных мобильных отрядов убийц на Восточном фронте во время Второй мировой войны, ответственные за гибель от 1,5 до 2 млн. человек, были высококультурной, высокообразованной элитой в рядах нацистской партии.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

“Несмотря на Конвенцию ООН против пыток 1987 года, ратифицированную 130 странами, пытки или, по крайней мере, “жестокое, бесчеловечное или унижающее достоинство обращение”, предусмотренное Конвенцией, по-прежнему применяются в 141 стране мира, включая США, Великобританию и Израиль. Иными словами, пытки почти повсеместно осуждаются и почти повсеместно практикуются. Некоторые даже пытаются оправдать ее применение с помощью теории “справедливой пытки”.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

Пропаганда израильского фашизма (сионизма) часто использует аргумент (к слову, общий для всех колонизаторов и империалистов) о цивилизованности израильских евреев в противовес нецивилизованности арабов вообще и палестинцев в частности. Эту сионистскую “цивилизованность” мы хорошо видим сейчас в уничтожаемой ими Газе, ставшей современным аналогом Варшавского Гетто, утопленного гитлеровскими нацистами в крови, как хорошо мы видели её на протяжении всей истории современного государства Израиль, а до него — на протяжении всего мандата Великобритании в Палестине.

“С самого начала арабские политики, включая председателя делегации палестинских арабов в Лиге Наций Джамаля аль-Хусайни, а также европейские миссионеры, местные колониальные чиновники, жители Палестины, военный и полицейский персонал документировали репрессивные меры Великобритании, направленные в первую очередь против палестинского арабского населения, — меры, которые принимались не только специальными ночными отрядами, но и на всех уровнях британских военных, полицейских и колониальных администраций. Рассказы о пытках и унижениях, убийствах и систематических страданиях в частном порядке доводились до сведения сменявших друг друга верховных комиссаров Великобритании в Палестине, а также архиепископа англиканской церкви и военного и колониального ведомств Великобритании. … Тем не менее, аль-Хусайни не сдавался и обратился в Лигу Наций. Подчеркивая серьезность ситуации с помощью исторических аналогий, он писал: “Подобные зверства темных веков, на которые человечество сегодня смотрит с отвращением и ужасом, пытки людей во время уголовного расследования, нападения на мирных людей и уничтожение их имущества оптом, когда они мирно лежат в своих домах, — это действия, которые ежедневно совершались на Святой Земле в течение большей части последних трех лет.” … Среди прочих эксцессов аль-Хусайни описал “опаливание” частей тела “раскаленными железными прутьями”, “жестокое избиение плетьми”, “вырывание ногтей и опаление кожи под ними специальными приборами”, “вырывание половых органов”. Он подробно описал широкомасштабные грабежи и разграбления домов, казни без суда и следствия, исчезновения людей, лишение ни в чем не повинных гражданских лиц пищи и воды, изнасилования женщин и девочек, уничтожение домашнего скота. … Хотя исход обращения аль-Хусайни зависел от международного равновесия, обусловленного реальной политикой фашизма, он также был выверен в рамках допустимых норм либерализма. Эти нормы не были порождены насущными потребностями Европы конца 1930-х годов, а были глубоко укоренены в длительной истории распространения либерального империализма, особенно в Великобритании и ее империи. Там, начиная с викторианской эпохи , представления о “коричневых” и “черных” подданных, оправдание (если не необходимость) насилия и моральные претензии на превосходство цивилизации создали гобелен идей, которые нашли свое выражение в колониальных администрациях, имперских силах безопасности, разрешительных правовых схемах, политике “разделяй и властвуй”, националистических представлениях о Британии и благожелательных мифах, которые их опровергали. … Действительно, вернувшись в 1930-е годы в [палестинский] мандат, британское правительство предприняло ряд шагов, которые закрепили десятилетия узаконенного беззакония в виде набора чрезвычайных полномочий, ставших образцом для будущих кампаний по борьбе с повстанцами. В 1931 г. был принят Указ Совета по обороне Палестины, наделивший верховного комиссара полномочиями, превосходящими все существовавшие до сих пор аналогичные законы. Основываясь на ранее принятых в Ирландии и Индии кодексах, восходящих к ирландскому закону 1833 г., Указ Совета наделял верховного комиссара правом объявлять чрезвычайное положение, издавать и изменять правила ареста, содержания под стражей без суда и следствия, цензуры, депортации, рассмотрения дел военными судами и т.д. После всеобщей арабской забастовки 1936 г. Верховный комиссар объявил чрезвычайное положение в Палестине и издал первый из серии чрезвычайных постановлений и приказов о внесении изменений, которые предусматривали право сносить здания, включая деревни и дома, и вводить смертную казнь за применение огнестрельного оружия и саботаж телефонных и железнодорожных линий. Тем не менее, военные хотели получить более широкую юридическую базу для тотального нападения на арабское население. Высшее командование считало, что положения о чрезвычайном положении недостаточны, особенно в части, касающейся карательного уничтожения имущества и развязывания репрессий, которые были разрешены в Ирландии. После напряженной работы юристов Колониального управления в Лондоне было решено, что военное положение в его нынешнем виде будет слишком ограничивать действия военных и карательные акции их солдат, поскольку в Палестине все еще действуют гражданские суды, которые вполне могут оспорить репрессивные действия военных. Вместо него был принят Приказ Совета Палестины о военном положении (обороне) от 26 сентября 1936 г., а затем новый Приказ Совета Палестины (обороне) от 18 марта 1937 г. В нем была добавлена статья 6 (1). В соответствии с ним в разделе 6 (1) верховному комиссару было предписано: “[М]может издавать такие постановления, которые покажутся ему по его неограниченному усмотрению необходимыми или целесообразными для обеспечения общественной безопасности, обороны Палестины, поддержания общественного порядка и подавления мятежа, восстания и бунта, а также для поддержания поставок и услуг, необходимых для жизни общества.” Оттенки прошлого империи викторианской эпохи перекочевали в настоящее мандата, когда в Палестине довели до логического, либерально-авторитарного конца высказывание Стивена XIX века о том, что “закон есть не что иное, как регулируемая сила”. Верховный комиссар, а вместе с ним и все силы безопасности, включая полицию и армию, могли делать все, что им заблагорассудится, включая все меры, уже существовавшие на бумаге, а также карательное уничтожение имущества, рассмотрение дел военными судами без права на апелляцию и уничтожение любой формы судебного контроля. Отныне действовало законное военное положение, и, когда оно применялось на практике, армейское командование под эгидой верховного комиссара брало верх. Легализация беззакония — идеологически укорененная в зарождении либерального империализма и развивавшаяся в течение десятилетий на различных театрах империи — теперь полностью созрела. Действуя параллельно с колониальным ведомством Великобритании, военное министерство обеспечивало своим полевым офицерам и солдатам широкую свободу действий в определении и применении силы. В 1929 г. было пересмотрено военное руководство с учетом событий в Амритсаре, хотя на практике мало что изменилось. В руководстве четко указывалось, что “существование вооруженного восстания оправдывает применение любой степени силы, необходимой для эффективной борьбы с восстанием”, а также давалось нечеткое определение “коллективных наказаний”, “репрессий” и “возмездия” — все они вполне могли “причинить страдания ни в чем не повинным людям… [и были] необходимы в качестве последнего средства.” Между собственным кодексом поведения военнослужащих и чрезвычайными гражданскими мерами, которые обеспечивали правовую защиту, британские войска вместе с местной полицией действовали практически без ограничений и страха перед судебным преследованием.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

“В ходе войны 1947-48 гг., приведшей к созданию государства Израиль, еврейскими и израильскими войсками был совершен ряд массовых убийств, а также изнасилований и убийств палестинских женщин. Кроме того, от 450 до 500 палестинских деревень были просто стерты с лица земли. Мы знаем это благодаря работе группы так называемых "новых историков" — израильтян, оспаривающих традиционные взгляды на историю. Наиболее известным из них является Бенни Моррис, чье исследование войны 1948 года основано на масштабном архивном изучении преимущественно еврейских источников. В результате этих массовых убийств и изнасилований сотни тысяч палестинцев покинули свои дома, зачастую в страхе перед тем, что с ними может произойти.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

Зверства британских колониалистов и израильских сионистов заставляют нас задуматься о том, что такое подлинная цивилизованность, и можем ли мы говорить о том, что цивилизованность человечества прогрессирует.

Обратимся к Цицерону:

“…Среди многих исключительных и божественных вещей, которые ваши Афины произвели и внесли в жизнь человечества, нет ничего лучше этих [Элевсинских] Мистерий. Ибо с их помощью мы перешли от грубого и дикого образа жизни к состоянию человечности и стали цивилизованными. Как они называются посвящениями, так на самом деле мы постигаем в них основы жизни, постигаем не только для того, чтобы жить с радостью, но и для того, чтобы умереть с высокой надеждой.” — Цицерон

Участники Элевсинских Мистерий трансцендировали свое индивидуальное существование к лежащей в его основе божественной Трансценденции, а значит именно этот опыт и вызванная им вера были, по мнению Цицерона, тем, что сделало древнегреческое общество цивилизованным, а как следствие, сделало цивилизованными и будущие поколения тех, кто унаследовал достижения древнегреческой цивилизации.

Вера в Трансценденцию и рожденный этой верой этический кодекс обусловили переход первобытных обществ от “грубого и дикого образа жизни к состоянию человечности” и цивилизованности. Постепенная утрата веры и основанной на ней нравственности вследствие утраты Традиции опыта Трансценденции обусловили постепенный обратный переход, провозглашенный Ницше его знаменитым “Бог умер!” еще в ХIХ веке, но не замеченный человечеством в силу его ослепленности успехами наук и развитием технологий, создавшими иллюзию прогресса цивилизованности, сохраняющуюся и по сей день несмотря на ужасы двух мировых войн, Холокост, Хиросиму и Нагасаки, бесчисленные гражданские и региональные войны и т.д., а теперь еще и геноцид в Газе.

Не уровень образования, развития наук или технологического прогресса определяет цивилизованность обществ, а вера в божественную Трансценденцию и обусловленный этой верой этический кодекс. Вера и нравственность. Если мы не поймем это и не вернемся на путь, утраченный вледствие утраты Традиции, мы так или иначе погибнем.

“Устрашающую картину современного мира, которую все с тех пор без устали повторяют, первым нарисовал Ницше: крушение культуры — образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциальность — вселенским лицедейством жизни “понарошку”; скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой духовный росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто никого не слышит; все разлагается в потоке слов; все пробалтывается и предается. Не кто иной как Ницше показал пустыню, в которой идут сумасшедшие гонки за прибылью; показал смысл машины и механизации труда; смысл нарождающегося явления — массы. Но все это для Ницше — передний план, рябь на поверхности. Сегодня, “когда дрожит вся земля, когда все трещит по швам”, главные события происходят в глубине — в недрах, а то, что мы наблюдаем — лишь последствия; житель уютного века спокойной и самодовольной буржуазности, Ницше с содроганием подлинного ужаса пишет о том, чего никто еще не замечает: главное событие — это то, что “Бог умер”. “Вот чудовищная новость, которая дойдет до сознания европейцев лишь через пару столетий; но тогда — тогда им долго будет казаться, что вещи утратили реальность”… “Возрастание нигилизма, — предсказывает Ницше, — составит историю двух ближайших столетий”. Вся наша европейская культура давно уже движется с мучительным напряжением, с дрожью и скрежетом, нарастающим от десятилетия к десятилетию, навстречу катастрофе; движется не спокойно, а судорожно, стремительными рывками, словно через силу: “скорей бы уж конец, лишь бы не опомниться, ведь очнуться и опомниться так страшно”… Если для христианства общий ход истории был предопределен заранее и нерешенным оставался для каждого отдельного индивида вопрос о спасении его собственной души, то для Ницше под вопросом оказывается направление общего процесса: в какую сторону он пойдет, будет зависеть от воли и активности человека. Гегель еще отказывался ставить вопрос о будущем; Маркс призывал ускорить наступление того, что и так должно было наступить в силу необходимости, о чем, как ему казалось, неопровержимо свидетельствовала его наука; но Ницше разглядел в будущем ужаснейшую опасность: человек может погибнуть, может снова стать обезьяной, если в последний момент ему не удастся решительно изменить направление истории.” — Карл Ясперс

Око

“Око истинного Бытия смотрит на нас из существующего как его Трансценденция.” — Карл Ясперс

Утверждение “Бог всё видит” нужно понимать буквально, поскольку каждый трансцендентальный субъект и каждый конституированный им феноменальный объект (включая каждый эмпирический субъект) развернуты из трансцендентного сознания-в-себе — из Света, — а следовательно, каждый наш феноменальный опыт, пусть и опосредованный нашей свободой (экзистенцией) и трансцендентальными структурами причинности — это в конечном счете опыт божественного Сознания.

Каждый опыт — это опыт Бога.

Эта истина ставит нас перед глубочайшей нравственной проблемой, ведь если каждое наше “здесь и сейчас” мы предстоим взгляду Трансценденции, то Бог видит в том числе то, что происходит в нас вопреки совести — проблеска Света: все наши худшие мысли, эмоции и поступки, которыми мы фактически плюем в лицо божественному призыву на Путь истины, свободы, любви и красоты.

Эта истина требует от нас осознанности и памятования о Боге в каждый момент времени. Не из страха перед наказанием (во времени нет иной божественной “кары” или “милости”, кроме нашей судьбы/кармы), а из стремления не сворачивать с Пути к Свету. Только этот Путь и может вывести нас из плена Тени.

Отцы и дети

“Новая научная истина торжествует не потому, что она убеждает своих оппонентов и заставляет их прозреть, а потому, что ее оппоненты в конце концов умирают, и вырастает новое поколение, которое с ней знакомо.” — Макс Планк

То же происходит и с философскими истинами, хотя в случае с философией речь идет скорее не о новых, а о хорошо забытых старых истинах, которые были однажды утрачены, а затем обретены вновь. Такова истина онтологического идеализма и пантеизма, которая была утрачена в прошлом и которая будет вновь обретена в будущем после естественной смерти тех многочисленных слепцов, которые ослеплены псевдонаучной метафизической мифологией материализма/физикализма и которые доминируют в том числе в науке, не позволяя ей сдвинуться с мертвой точки, несмотря на очевидное несоответствие экспериментальных данных их ошибочной метафизике.

Увы, потребуется смена поколений и эпох прежде чем Истина засияет в нашем мире вновь.

Оппенгеймер

Многие ругают Нолана за то, что в “Оппенгеймере” он не использовал шанс пробудить в массовой аудитории ужас перед ядерной войной, а вместо этого достаточно сумбурно рассказал о личной трагедии отца ядерного оружия, однако дело в том, что эта трагедия гораздо важнее опасности ядерной войны, поскольку это трагедия всех прочих трагедий: возможный Христос предает свое сердце и становится Иудой. Все прочее, включая ядерную войну, лишь следствия этого трагического выбора.

Это кино о том, что все предпочитают не замечать, каждый день совершая большие и малые сделки с дьяволом, большими и малыми делами коллективно мостя путь нашего разбожествленного мира к Катастрофе.

Еще есть время свернуть с этого пути, судный день еще не настал.

Лифты

Один из центральных моментов “Оппенгеймера” — сцена встречи отца ядерного оружия с президентом Трумэном.

Уклоняясь от личной ответственности за Хиросиму и Нагасаки, Оппенгеймер Нолана часто повторяет, что не создателям ядерного оружия принимать решение о его применении, и вот он встречается с тем, кто принял это решение, и обнаруживает, что это демон.

Нашему перевернутому миру кажется, что его социальные лифты едут вверх, но на самом деле они едут вниз. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно рассмотреть тех, кто доехал до “верхних” этажей — всех этих чемпионов алчности, тщеславия, властолюбия, лжи, лицемерия, подлости, жестокости и прочей низости.

Тот, кто уклоняется от личной ответственности, перекладывая ее на демонов, виновен вдвойне.

Спасение утопающих

“Да поверьте же, наивный вы человек, — набросился [Белинский] опять на меня, — поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым незаметным и обыкновенным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества.” — Федор Достоевский

Белинский был прав еще в ХIX веке, а в нашем ХХI веке был бы прав и подавно: в нашем прогнившем мире не осталось больше места для Спасителя, а значит напомнить нам о нашей Богочеловечности теперь можем только мы сами, слушая свою совесть — проблеск Света.

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Иллюзионизм/элиминативизм Буддизма

“Если … в акте трансцендирования мы игнорируем действительность, как если бы действительность была ничто и как если бы только Трансценденция обладала бытием, то мы оказываемся в пустоте.” — Карл Ясперс

Такова ошибка иллюзионизма/элиминативизма буддийской философии, признающей реальной только Трансценденцию, слепой к Единому Сознанию и относительности его перспектив — “сансары” (имманентного индивидуального существования трансцендентальных субъектов и интерсубъективно конституированных ими феноменальных/объектных миров) и “нирваны” (трансцендентного сознания-в-себе — Света), которые не существуют одна без другой и которые суть Единое — Бог.

Вавилон

“Расцвет культуры позднего средневековья связан с тем, что людей вдохновлял образ Града Божьего. Расцвет современного общества связан с тем, что людей вдохновлял образ земного Града Прогресса. Однако в наш век этот образ превратился в образ Вавилонской башни, которая уже начинает рушиться и под руинами которой в конце концов погибнут все и вся.” — Эрих Фромм

“Разум бесплоден, если человек лишен надежды и веры. Гете был прав, говоря, что глубочайшее различие между разными историческими эпохами это различие между эпохами веры и безверия. Гете говорил, что эпохи торжества веры прекрасны, возвышены и плодотворны; напротив, эпохи господства безверия исчезают бесследно, поскольку никто не занимается тем, что не приносит плодов. Вне сомнения, тринадцатое столетие, эпохи Возрождения и Просвещения были эпохами веры и надежды. Боюсь, что западный мир в двадцатом столетии скрывает от себя, что он утратил веру и надежду. Воистину, где нет веры в человека, вера в машины не спасает от исчезновения, напротив, она лишь приблизит конец. Либо западный мир окажется способным возродить гуманизм, сутью которого является полнейшее развитие человеческого в человеке, а не производство и труд, либо Запад погибнет, как многие другие великие цивилизации.” — Эрих Фромм

“Идея Богочеловечества означает преодоление самодостаточности человека в гуманизме и вместе с тем утверждение активности человека, высшего его достоинства, божественного в человеке.” — Николай Бердяев

Не может быть подлинной веры в человека без веры в Бога — не может быть подлинной веры в экзистенцию без веры в Трансценденцию, чьей эманацией она является. Утрата веры в человека как Богочеловека это неизбежное следствие утраты веры в Бога — утраты, которая вызвана прежде всего утратой Традиции непосредственного опыта Трансценденции и псевдонаучной метафизической мифологией материализма (физикализма), отравившей самую основу нашего мировоззрения — наше понимание природы эмпирической реальности феноменального сознания.

Мы не исправим ничего в нашем прогнившем мире пока не исправим это, а если не исправим, то так или иначе погибнем.

Закат

“Только в последние пятьсот лет последующих эпох [материалисты] создадут раскол, и их ошибочные взгляды на причинно-следственные связи будут процветать…” — Ланкаватарасутра

Это пророчество Будды (а точнее, тех, кто приписал ему это изречение в сутре поздней Йогачары) — пророчество о нашем времени торжества псевдонаучной метафизической мифологии материализма/физикализма. Это пророчество о последних временах, которые настают в нашем мире. Торжество мифологии материализма — симптом заката цивилизации, предвестник и условие ее конца. Это заметно в том числе (а возможно, прежде всего) в дискурсе об искусственном интеллекте, возможность возникновения сознания у которого — идея совершенно дьявольская и безумная, однако эта идея широко обсуждается и постепенно нормализируется в массах, уже отравленных метафизикой материализма/физикализма с ее редукционистской нейромифологией, уже подготовленных к “правильному” восприятию этого дьявольского безумия.

“Наступят последние времена, когда девять больных придут к одному здоровому и скажут: ты болен, потому что ты не такой, как мы.” — Антоний Великий

Ноэма

В буддийской философии есть ошибочное понятие “имя-и-форма”, которое следует заменить понятием “феномен-и-смысл” или, иначе, “ноэма”.

Дело в том, что в реальности “имя” это лишь языковой символ той или иной смысловой структуры, проецируемой трансцендентальной субъективностью (“алаявижняной”, в терминологии Йогачары) в связи с тем или иным феноменом (“формой”). Например, феномен “яблоко”, как синтетический комплекс цветоформ (визуальных феноменов), звуков (акустических феноменов) и ощущений (вкусовых, обонятельных, осязательных и пр. феноменов), становится собственно “яблоком” только потому, что в связи с этим феноменом (“формой”) трансцендентальная субъективность проецирует смысловую структуру “яблоко” и лишь только потом проецирует её феноменальный языковой символ (“имя”).

“Яблоко”, таким образом, это не “имя-и-форма”, а феномен-и-смысл — ноэма.

Языковой символ ноэмы вторичен и не необходим; доказательством тому служит опыт радикально измененных состояний сознания — например, клиническая смерть. Так, во время моей клинической смерти, рассоединившись с феноменом “тело” и с превеликим удивлением обнаружив возможность бестелесного существования моего сознания, чье возвышенное состояние было воспринято мною в тот момент как мое исконное состояние свободы и подлинности, я одновременно обнаружил полное исчезновение из моего сознания языковой надстройки интеллекта: языковой “голос” в моей “голове” замолчал, и на месте привычного потока слов “внутреннего монолога” остался только поток смыслов. Я мыслил смыслами, без слов, и этот модус мышления был воспринят мною как его исконный и подлинный модус.

Матрица

Согласно гипотезе симуляции, мы, субъекты, и интерсубъективный эмпирический “реальный” мир феноменальных объектов (цветоформ, звуков и ощущений) можем быть компьютерной симуляцией, созданной некой цивилизацией, достигшей радикально более высокого уровня научно-технического развития. Эта гипотеза абсурдна в той части, где она предполагает возможность создания сознания в компьютере (почему эта идея абсурдна, я объяснял ранее), но она заслуживает внимания в той части, где она предполгает возможность создания интерсубъективной компьютерной “виртуальной реальности”, качественно неотличимой от интерсубъективного “реального” мира.

Можно не сомневаться в том, что технология нейроинтерфейса (интерфейса между компьютером и эмпирическим мозгом, являющимся феноменальной репрезентацией-интерфейсом трансцендентальной субъективности) в сочетании с достижениями нейронауки, создающей подробную карту корреляций между феноменами эмпирического мозга и прочими феноменами, однажды предоставит ее создателям возможность воздействовать посредством нейроинтерфейса и эмпирического мозга на трансцендентальную субъективность таким образом, что они смогут вызывать в трансцендентальном субъекте проецирование феноменального опыта, качественно неотличимого от опыта интерсубъективного “реального” мира. То есть, с помощью компьютера они смогут заставлять субъект (или группу субъектов) “галлюцинировать” мир феноменальных цветоформ, звуков и ощущений, который для субъекта будет настолько же эмпирически реален, насколько для него реален интерсубъективный “реальный” мир.

Отсюда два вопроса:

Во-первых, не является ли наш интерсубъективный “реальный” мир на самом деле “виртуальной реальностью”, а мы сами — пленниками компьютерной “матрицы” во власти искусственного интеллекта, вышедшего из-под нашего контроля?

Во-вторых, не опровергает ли эта возможность истину онтологического идеализма?

К сожалению, мы не можем с уверенностью дать отрицательный ответ на первый вопрос. Судя по без(д)умной гонке развития компьютерной техники, нейроинтерфейсов и искусственного интеллекта, свидетелями которой мы являемся, человечество вполне может создать “матрицу” в будущем, а значит мы могли сделать это и в забытом прошлом, и следовательно, явленный нам интерсубъективно “реальный” мир феноменов может быть “виртуальной реальностью”, а мы сами — пленниками “матрицы”. Если это так, то Тень это искусственный интеллект в буквальном смысле. Не исключена и возможность потенциально бесконечного циклического процесса: история мира “матрицы” заканчивается созданием внутри “матрицы” другой “матрицы”, чья история заканчивается тем же, и так потенциально бесконечно по спирали повторения одного и того же кошмара.

Даже если всё так, это не опровергает истину онтологического идеализма, поскольку любой феномен мира, включая любой “компьютер”, конституирован трансцендентальной интерсубъективностью, а следовательно, является интерсубъективный “реальный” мир компьютерной “виртуальной реальностью” или нет, это не меняет ровным счетом ничего в его природе интерсубъективного ментального конструкта, развернутого из “суперпозиции” трансцендентного сознания-в-себе (Света). И это не меняет цель, к которой должен стремиться каждый из нас — освобождение из этого партикулярного мира торжествующего зла и круговорота страданий для вечного пути экзистенции через бесконечность возможных миров.

Слепота превосходства

“Духовная Европа имеет место рождения. Я имею в виду не географическое, в одной из стран, хотя и это тоже правильно, но духовное место рождения в одной из наций и, соответственно, в отдельных людях и группах принадлежащих этой нации людей. Это древнегреческая нация VII и VI столетий до Р. X. В ней сформировалась новая установка индивида по отношению к окружающему миру. Следствием ее стало рождение, прорыв совершенно нового рода духовной структуры, быстро развившейся в систематически законченное культурное образование; греки назвали его философией. В правильном переводе, в изначальном смысле своем это обозначает не что иное, как универсальную науку, науку о мировом целом, о всеохватном единстве всего сущего. Очень скоро интерес к целому, а следовательно, и вопрос о всеохватном становлении и бытии в становлении стал делиться по отношению к всеобщим формам и регионам бытия, и, таким образом, философия, единая наука, разветвилась на многообразные частные науки. … Мы располагаем сегодня множеством работ об индийской, китайской и т.д. философиях, где они ставятся на одну доску с греческой и понимаются просто как исторически различные образования в рамках одной и той же идеи культуры. Естественно, нет недостатка в сходствах. Однако за чисто морфологической общностью нельзя позабыть об интенциональных глубинах и пренебречь наисущественнейшими принципиальными различиями. … Но только лишь у греков мы видим универсальный (“космологический”) жизненный интерес в новой, по сути дела, форме “теоретической” установки, проявившийся по внутренним причинам в новой форме общности философов, ученых (математики, астрономы и т. д.). Это люди, трудящиеся не индивидуально, но сообща, связанные совместной работой; цель их упорных стремлений — theoria и только theoria, рост и постоянное совершенствование которой благодаря расширению круга сотрудничающих и следованию поколений ученых сознательно рассматривается как бесконечная и универсальная задача. Теоретическая установка исторически возникла у греков. … Нечто своеобразное заключается в том, что все прочие человеческие группы воспринимаются как нечто лишь в сравнении с нами, что, если отвлечься от соображений полезности, их мотивом в непрерывном стремлении к духовному самосохранению становится все большая европеизация, тогда как мы, если понимаем сами себя правильно, никогда, например, не индианизируемся.” — Эдмунд Гуссерль

В той же работе Гуссерль называет европейскую нацию “сверхнацией”. Слепота превосходства, как это называл Солженицын. Впрочем, многие европейские (западные в широком смысле) мыслители заметили эту слепоту и говорили о ней — например, Шредингер.

“…Наша наука — греческая наука — основана на объективации, посредством чего она отрезала себя от адекватного понимания субъекта познания, сознания.” — Эрвин Шредингер

Поэтому так важно обратиться к опыту Востока.

“Знакомство с неевропейскими философиями позволит западной мысли найти некие принципиально новые подходы и ходы мысли, увидеть их прежде мешали культурные стереотипы, преодоление которых исключительно важно для обретения мыслью новой свежести и непредвзятости, необходимых для рождения дискурсов новых типов. И конечно же, огромно значение неведомой для западной мысли связи неевропейских (прежде всего индийской) философий с наукой о трансформации психики, психопрактикой. И здесь мы переходим к следующей проблеме — обоснованию важности исследования сознания (психики) и его (ее) состояний, как “нормальных”, так и “измененных”. Именно здесь происходит сопряжение двух путей поиска обновления для западной мысли — обращения к неевропейской мысли и интереса к сознанию и его измененным состояниям, ибо именно неевропейские (особенно индийские) учения придавали особое значение не только психопрактике, как методике достижения конкретных, строго определенных измененных состояний сознания, но и их теоретическому и даже понятийному осмыслению. Что же надо сделать, чтобы пойти этим путем? Да очень немногое: избавиться от европоцентризма и стремления все мерить на западный аршин и обрести открытость и готовность воспринимать нечто новое, а также перестать думать, что измененные состояния сознания — нечто академически подозрительное и интересное лишь всяким битникам и хиппи, да психиатрам, этих хиппи лечащим. В случае же серьезности и интеллектуальной ответственности успех предприятия если и не гарантирован, то вполне возможен. Не исключено, что обретенное на этих путях обновление философской мысли оживит и европейскую классику, которая в новых метафизических контекстах раскроет новые горизонты и выявит не замеченные ранее потенциалы.” — Евгений Торчинов

К слову, трансцендентальный идеализм/феноменология Гуссерля — итог его философской жизни — это лишь частичное переоткрытие тех истин идеализма, которые были впервые открыты почти за 1500 лет до него и Канта индийскими мыслителями буддийской Йогачары/Вижнянавады и которые были концептуально разработаны ими гораздо полнее и глубже. Новое оказалось хорошо забытым старым, а прогресс — иллюзией.

“Философия должна, помимо прочего, отказаться от идеи прогресса, которая обоснована для наук и инструментария философии. Сторонники этой идеи ошибочно полагали, что то, что приходит позже, должно вытеснять то, что приходит раньше, как неполноценное, как лишь ступень к дальнейшему прогрессу, как имеющее только исторический интерес. В этой идее [прогресса] новое как таковое принимается за истинное. Открыв это новое, человек ощущает себя на вершине истории. Такова была основная позиция многих философов прошлых веков. Снова и снова они верили, что преодолели все прошлое с помощью чего-то совершенно нового и что таким образом наконец-то пришло время открыть истинную философию. Так было с Декартом; со всей скромностью и обоснованностью этого же убеждения придерживался Кант; его высокомерно придерживались так называемые немецкие идеалисты — Фихте, Гегель, Шеллинг, а затем вновь Ницше. За трагедией последовала сатирическая драма. Публикация в 1910 году в первом номере “Логоса” статьи Гуссерля о философии как точной науке, в которой он, выступая как самый важный, потому что в высшей степени последовательный представитель своей дисциплины, провозгласил, что окончательные принципы философии наконец-то надежно установлены, создала четкую разделительную линию между приверженцами прогресса и остальными. Несмотря на все свое уважение к рациональной дисциплине этой феноменологии и неокантианства, некоторые мыслители выступили против этих утверждений и вернулись к традиционному поиску вечной истины, составляющей суть философии, считая, что новое сомнительно и не стоит того, чтобы к нему стремиться. Однако даже в этом случае тон агрессивной новизны сохранился и, если я не ошибаюсь, только сейчас сходит на нет. Идея прогресса была формой, в которой опыт Первоисточника неверно истолковывался как исторически новый, поскольку философия путала себя с современной наукой. Кроме того, философией овладело стремление к господству, власти и престижу. Философия — это нечто совершенно иное, чем она представлялась при таких отклонениях: с тех пор, как человек стал философски сознательным, он осознал присутствие Вечности в актуальном. Отрываться от исторической основы в пользу чего-то нового, использовать историю как каменоломню, из которой можно черпать материал для произвольных интерпретаций, — это путь, ведущий в бездну нигилизма. Мы не должны ни подчинять себя гипостазированным проявлениям прошлого, ни безответственно удаляться от него в наслаждении созерцанием того, что было, но прежде всего мы не должны отрываться от исторической основы. Но если мы это сделали, нигилизм болезненной операцией вернет нас к подлинной истине. Из нигилизма родился новый фундаментальный подход, который учит нас по-другому взглянуть на историю философии. Три тысячи лет истории философии становятся как бы единым настоящим. Разнообразные философские структуры содержат в себе единую истину. Гегель был первым, кто стремился понять единство этой мысли, но он все же рассматривал все, что было до него, как предварительный этап и частичную истину, ведущую к его собственной философии. Но главное, что мы усваиваем философские достижения каждой эпохи, оставаясь в постоянно возобновляемой связи с великими достижениями прошлого, рассматривая их не как трансцендентные, а как актуальные. Если нам удается установить любовный контакт со всей философской мыслью, то мы знаем, что наша нынешняя форма философии также проистекает из Первоисточника, мы знаем, как незаменима универсальная традиция, память, без которой мы погрузились бы в небытие простого мгновения без прошлого и будущего. В нашей временной скоротечности мы познаем актуальность и одновременность сущностной истины, philosophia perennis, которая во все времена стирает время.” — Карл Ясперс

Почему есть что-то, а не ничто?

Поскольку Бытие (Свет) вечно (вневременно как собственно Бытие и безначально-бесконечно во времени как модификация — индивидуальное существование), мы должны снять этот вопрос как бессмысленный, если под “ничто” мы понимаем собственно ничто — небытие, — поскольку у Вечности нет никакого предшествующего “до”, с точки зрения которого можно было бы объяснить Бытие. На этот бессмысленный вопрос можно дать только бессмысленный ответ: потому что.

Если же под “ничто” мы понимаем Бытие (Свет), а под “что-то” его модификацию — индивидуальное существование, — то мы не сможем ответить на этот вопрос, поскольку любой возможный ответ предполагает причинность, однако причинность это атрибут индивидуального существования, а не Бытия, которое трансцендентно всем атрибутам индивидуального существования, включая причинность. Мы можем отвечать на этот вопрос лишь метафорически. Например, мы можем сказать, что индивидуальное существование это способ, которым Бытие исследует бесконечность своих возможностей, его инструмент самопознания. Или мы можем сказать, что индивидуальное существование это способ, которым Бытие бежит от своего абсолютного одиночества в бесконечную интерсубъективность и возможность любви-к-другому. Каждый подобный ответ — это лишь символ, указывающий на то, что недоступно нашему пониманию.

Ничто

Возможно ли ничто как собственно ничто — небытие?

Может показаться, что опыт общего наркоза, комы и прочих состояний “полной потери сознания” учит, что небытие возможно, однако “потеря” феноменального сознания не есть “потеря” сознания вообще, ведь даже при “полной потере” феноменального сознания продолжает существовать трансцендентальное сознание, которое впоследствии вновь начинает проецировать феноменальное сознание, равно как продолжает существовать и онтологическая первооснова феноменального и трансцендентального сознаний — трансцендентное сознание-в-себе (Свет). “Потеря” феноменального сознания не есть, таким образом, “потеря” сознания вообще — не есть небытие.

Может ли Бытие самоу-ничто-житься?

Самоуничтожение Бытия — это самоуничтожение трансцендентного Света, мышление о котором невозможно, а следовательно, любой ответ на этот вопрос будет наивной попыткой помыслить немыслимое. Например, такой ответ: то, что не имеет начала, не может иметь и конец — нерожденное не может умереть. Или такой ответ: самоуничтожение это переход Бытия в небытие, оно возможно только во времени, где есть некое состояние “до” и некое состояние “после”, однако Бытие вневременно — в нем, согласно сообщениям мистиков, нет последовательной смены состояний, присущей темпоральному индивидуальному существованию, а следовательно, в нем не может произойти самоуничтожение как темпоральный переход Бытия в небытие. Следовательно, Бытие вечно.

Ноумен

С точки зрения Канта, есть только один “мир” — мир феноменов, тогда как трансцендентные “вещи-в-себе” (“ноумены”) это “проблематичные Х”, о которых нельзя сказать вообще ничего — даже существуют они или нет. Мы должны исключить этот абсурдный “проблематичный Х” из онтологического уравнения ради концептуальной ясности и экономичности онтологического идеализма: в реальности существует только один “ноумен” — трансцендентное сознание-в-себе (Свет), из “суперпозиции” которого развернуты все трансцендентальные субъекты и их интерсубъективные феноменальные (объектные) миры.

Луна

“Когда археолог реконструирует давно несуществующий город или культуру, его интересует жизнь в прошлом, действия, ощущения, мысли, чувства, человеческая радость и боль, существовавшие в то время. Но мир, существующий на протяжении многих миллионов лет, но о котором не знает, не размышляет ни один разум, представляет ли он собой что-то? Существовал ли он? Ибо не будем забывать следующее: говорить (что мы и сделали), что “становление мира отражается в сознательном разуме”, — есть не что иное, как примелькавшееся клише, фраза, метафора. Мир дается не несколько раз, а лишь однажды. Ничего не отражается. Оригинал и изображение идентичны. Мир, протяженный во времени и пространстве, есть не что иное, как наше представление [феномен]. Опыт не дает нам ни малейшего намека на то, что мир может быть чем-нибудь еще — о чем хорошо знал Беркли.” — Эрвин Шредингер

Эйнштейн, который до конца своей жизни напрасно оппонировал отцам квантовой механики, говорил, что ему хочется верить, что Луна, на которую никто не смотрит, все-таки существует. Мол, разве можно принять идею, что до наблюдения квантового состояния “физической системы” не существует никакого конкретного состояния, а существует лишь нечто, описываемое математической волновой функцией? Не только можно, но и нужно, но с существенным уточнением.

Что такое “Луна, на которую смотрят”? Это интерсубъективный феномен, конституированный трансцендентальной интерсубъективностью, которая “коллапсирует” трансцендентную “суперпозицию” сознания-в-себе (Света) до потока партикулярных состояний феноменальной объективности — например, до феноменальной “Луны”. Следовательно, “Луна, на которую никто не смотрит” не существует как интерсубъективный феномен, а существует как причинная структура трансцендентальной интерсубъективности, которая спроецирует феномен “Луна” в одном или нескольких трансцендентальных субъектах как только они “посмотрят на Луну”.

Важно понять: то, что доминирующие в современной физике метафизические материалисты называют “физическими элементарными частицами, волнами и пр.”, в реальности является элементарными структурами причинности трансцендентальной интерсубъективности (“алаявижняны”, в терминологии буддийской Йогачары), проецирующей интерсубъективный “реальный” мир феноменов, включая феноменальную “Луну”. Мир — это интерсубъективный ментальный конструкт.

“…Наш ныне существующий способ мышления нуждается в коррекции, быть может, путем переливания крови восточной мысли.” — Эрвин Шредингер

“…В одной из исторически фактических человеческих общностей, существующих в естественной установке, в силу конкретных внутренних и внешних обстоятельств в некий момент времени должны сложиться мотивы, побуждающие сначала отдельных индивидов и группы внутри этой общности к смене установки.”— Гуссерль

Упадок

“Первый глоток из стакана естественных наук превратит вас в атеиста, но на дне стакана вас ждет Бог.” — Вернер Гайзенберг

Нечто поистине ужасное произошло с человечеством в ХХ веке, в результате чего на смену поколению великих философов и ученых первой половины века пришло поколение ничтожеств.

“Без риска в свободе не может быть заложена основа возможности самостоятельного мышления. Подлинная наука является аристократическим занятием тех, кто сам посвящает себя этому. Исконное желание знать, которое единственно предотвратило бы кризис науки, — свойство отдельного человека и осуществляется им на свой страх и риск. Теперь, правда, считается невероятным, если человек посвящает свою жизнь научному исследованию. Но это никогда не было делом толпы. К науке причастен лишь тот — даже если он не применяет ее как профессию на практике, — кто по своей внутренней направленности является исследователем. Кризис науки — это кризис людей, который охватил их, когда они утратили подлинность безусловного желания знать. Поэтому сегодня в мире установилось искажение смысла науки. … То, что столь немногие люди обретают — вплоть до их практического мышления — подлинную научность, есть явление исчезающего самобытия.” — Карл Ясперс

Возможно, причина этой деградации заключается в духовном крушении, вызванном двумя чудовищными мировыми войнами, которые, впрочем, сами могут являться только следствием духовной деградации. В войнах причина или нет, нам крайне важно увидеть упадок философии и науки, а в целом — упадок эпохи Кали Юги, ведь невозможно излечиться от смертельной для подлинной человечности болезни, которую никто не замечает.

“Мир в своей бездонной беспочвенности, лишенный всякого смысла, станет для человека непереносим. Еще какое-то время, несмотря на сознание полной бессмысленности, исследование безграничного будет продолжаться, питаясь устремлением к истине, сохраняющимся от прошлых веков, но этот переходный период не сможет продлиться долго. Когда безбожие станет реальностью, заглохнет и всякий интерес к истине. Разочарование и отсутствие точки опоры будут все сильнее толкать к нигилизму. Дольше всего, быть может, сохранится чисто технический интерес к существующему, но и он иссякнет — не устоит сам по себе.” — Карл Ясперс

Жертвоприношение

Подлинная вера это всегда риск собой и готовность приносить в жертву комфорт и привязанности, в пределе свою главную привязанность — жизнь тела. Иначе это не вера. В глазах “нормальных людей” акты веры это всегда “чудачество”, “глупость” и “безумие”, но для того, кто предстоит взгляду Трансценденции, их мнение не имеет значения. Неважно, что обо мне подумают окружающие; неважно, какое впечатление я произведу на них; неважно, что твердит столь рассудительный голос в моей голове; важно лишь буду ли я в согласии со своим сердцем, буду ли я в согласии с Собой.

Воображаемый друг

Порой я веду беседу с воображаемым Буддой. Я спорю с ним об истинной цели человека. Будда убеждает меня в том, что эта цель — трансцендирование страдающего индивидуального существования, то есть, переход через границу трансцендентальной субъективности, отделяющую индивидуальное существование от лежащей в его основе Трансценденции. Я не согласен с ним и пытаюсь убедить его в том, что он правильно понял общую суть (человеку снится кошмарный сон, и он должен проснуться) и нашел правильный метод освобождения (восьмеричный путь), но не понял, что не от своего индивидуального существования человек должен освободиться, а от существования в этом партикулярном инфернальном мире; не индивидуальное существование является проблемой, требующей радикального решения, а инфернальность этого мира.

Я подарен самому себе Трансценденцией в своем свободном существовании не для того, чтобы отказаться от этого величайшего подарка и сбежать в Трансценденцию; я подарен самому себе для вечного стремления к недостижимому трансцендентному Совершенству, на пути к которому меня ждет бесконечность достижимого, бесконечность познания, творчества, коммуникации и любви. Вечность и бесконечность. По какой бы причине я ни утратил свое высшее предназначение, какие бы ужасные ошибки ни завели меня в этот инфернальный мир, в нем у меня может быть только одна цель: пробудиться и вернуться на Путь. Но Будда слишком увлечен своим желанием стать Светом и не разделяет мое желание стать всего-лишь свободным самим собой.

Каждому своё. Карма.

Ключ

Каждым своим вдохом я совершаю конклюдентное действие, принимая “оферту” этого инфернального мира. Ключ от дверей этой тюрьмы всегда в моей руке, но воспользоваться им я смогу только когда по-настоящему захочу и поверю, когда спокойно, осознанно, с любовью к жизни и в стремлении к свободе, с улыбкой пробужденного скажу этому предложению “нет”.

Уткранти.

Сеть

Изменение климата, повышение уровня мирового океана, учащение природных бедствий, гибель экосистем, стремительное вымирание видов живых существ, массовая вырубка лесов, загрязнение суши и моря, перенаселение, эпидемии, гонка вооружений и искусственного интеллекта (в том числе военного), войны, массовая миграция (в том числе климатическая), засухи, сокращение посевных площадей, продовольственные кризисы, рост экономического неравенства, социальные взрывы, деградация культуры, разбожествление, и так далее, и так далее.

Солженицын, как и многие другие, еще в 70-е годы прошлого века видел, куда идет цивилизация, которая молится не Богу, а экономическому росту, и предупреждал об этом. Тщетно. Мы строим ад и не в силах остановиться. Почему? Прежде всего из-за гнилого фундамента нашего мировоззрения, из-за ложных представлений о природе реальности, которые обусловили ложные ценности и цели, ложный путь развития.

Один из самых важных сдвигов в развитии нашего мировоззрения должен произойти тогда, когда человек перестанет воспринимать себя как изолированное или, на худой конец, вписанное в узкое сообщество “эго” и начнет видеть в себе трансцендентальный субъект в бесконечной сети трансцендентальной интерсубъективности, в которой все соотносятся со всеми — братьями и сестрами в божественной Трансценденции. Тогда наша планета станет в наших глазах тем, что она есть на самом деле — гигантским живым организмом, в котором каждый из нас не постоялец, но живая клетка. Пока, увы, раковая.

Права животных

“…Целое поколение исследователей подчеркивает, что процессы индустриализации, империализма, роста населения и массового потребления нанесли беспрецедентный ущерб глобальной окружающей среде, как живой, так и неживой. … Организмы, которые, по нашему мнению, обладают отрицательной потребительской ценностью — то, что мы называем вредителями, — целенаправленно уничтожались. Другие получили огромную выгоду: кукуруза, пшеница, свиньи, куры и крупный рогатый скот благодаря вмешательству человека распространены несравненно больше, чем в противном случае. Другие подверглись непреднамеренному отбору, например, в результате чрезмерной охоты или разрушения среды обитания, произошедшего по другим причинам. За исключением домашних животных и некоторых категорий скота (в основном животных, которых держат для доения или тягловой силы), общим для большинства этих организмов является то, что их убивают в довольно короткие сроки, обычно для того, чтобы люди могли их съесть, или для того, чтобы они не съели или не повредили производство других вещей, которые люди хотят съесть. В этом смысле человек был и остается исключительно жестоким видом в более широком контексте биосферы. … Подавляющее большинство животных в мире являются либо дикими, либо одомашненными и используются в пищевых целях, причем в последнее время уничтожение животных обеих категорий приобрело беспрецедентные масштабы. Несмотря на то что во многих странах к сельскохозяйственным животным относятся более гуманно, чем несколько десятилетий назад, мы, тем не менее, содержим и убиваем огромное их количество, и стандарты благополучия животных отнюдь не являются главным приоритетом для сельского населения во всем мире. Определить количество сельскохозяйственных животных в мире достаточно сложно. … По оценкам организации “Всемирная защита животных”, ежегодно на фермах выращивается и убивается более 70 млрд. животных. Это составляет почти десять животных на каждого человека на планете, и около двух третей из них живут в условиях, которые считаются причиняющими “страдания и мучения” (как правило, не позволяя им свободно передвигаться). Когда мы осознаем, что совокупная биомасса людей и одомашненных ими животных в настоящее время превышает биомассу всех диких наземных позвоночных и что основная масса этих домашних животных уничтожается, как только их соотношение корма и мяса достигает оптимального уровня, мы получаем совсем другое представление о взаимоотношениях человека и животных, чем это представляется в истории о правах животных. Особенно жестокому обращению подвергаются куры, отчасти из-за того, как развивалась индустрия после Второй мировой войны, а отчасти потому, что они считаются менее умными и разумными, чем одомашненные млекопитающие. Большинство из них выращивается в тесных помещениях-батареях и умерщвляется в возрасте около сорока дней. Несмотря на нежный возраст, многие уже страдают от повреждений, переломов, “аммиачного ожога” (от выброса большого количества накопившихся фекалий) и затрудненного дыхания из-за феноменальной скорости роста, достигнутой в результате десятилетий тщательной генетической настройки и разработки супернасыщенных кормов. За последние шестьдесят-семьдесят лет постоянная инженерия современного цыпленка-бройлера привела к созданию животных, настолько наделенных определенными характеристиками (в данном случае огромной массой тела, в частности грудной клетки) и настолько неестественно быстро растущих (примерно в шестьдесят пять раз быстрее, чем обычно), что даже их короткая жизнь наполнена хроническими болями. Действительно, современная морфология, генетика и патология этих существ настолько отличаются от тех, что были у их предков, что теперь они совершенно не способны выжить без вмешательства человека. К сожалению для них, общественное беспокойство по поводу жестокости, присущей экстремальному разведению породистых собак, пока не распространяется на гораздо менее очаровательных цыплят-бройлеров, по большинству оценок являющихся самым генетически манипулируемым существом на планете. Количество ежегодно выращиваемого и убиваемого скота сильно различается в зависимости от вида и региона. Статистические исследования, основанные на данных Организации Объединенных Наций, оценивают общее количество животных, убитых в 2016 году, следующим образом: 300 млн коров, 450 млн коз, 550 млн овец, 1,5 млрд свиней и 66 млрд кур. Как следовало ожидать, наибольшее количество животных, как правило, убивается в наиболее густонаселенных странах, таких как Китай и США (за исключением Индии). В расчете на душу населения можно выделить ряд малых и средних стран, которые превосходят даже исторически высокие показатели Северной Америки (Уругвай, Австралия и Ирландия — по коровам; Германия, Дания и Испания — по свиньям). В большинстве стран Африки к югу от Сахары и Южной Азии количество убитых сельскохозяйственных животных на душу населения остается относительно низким, и, конечно, региональные вкусы и обычаи сильно влияют на структуру потребления. Например, почти полное отсутствие свиней на большей части Ближнего Востока отражается в пристрастии к курице. Несмотря на предпринимаемые в последнее время усилия по улучшению практики забоя скота, которые все больше распространяются на развивающиеся страны, где растет потребление мяса, большая часть убийств по-прежнему происходит в перерабатывающих центрах заводского типа, которые часто вызывают ненужный стресс до или во время самого акта отправки. В пределах этих промышленных скотобоен сегодня убивают больше животных для потребления человеком, чем когда-либо прежде, и мировые показатели продолжают расти. При этом мясоеды мало что видят (особенно в тех частях света, где современные права животных продвинулись дальше всего, а именно в Северной Америке и Европе), а те, кто видит, как правило, находят это зрелище не аппетитным. В каком-то смысле это можно рассматривать как свидетельство того, что в последнее время люди стали более чувствительны к насилию и убийству, как предполагает Пинкер. Но если говорить об обращении с животными в целом, то какая бы чувствительность ни развилась у людей, большинство из них не отказываются от употребления в пищу существ, убитых на их глазах. … Если перспективы одомашненных животных мрачны, то у диких животных дела обстоят не лучше. Сегодня общепризнано, что мы находимся в эпицентре шестого великого вымирания в истории Земли, первым из которых был конец ордовикского периода около 444 млн. лет назад, а последним — конец мелового периода, когда погибли динозавры (а также около трех четвертей всех видов, существовавших в то время) и тем самым открылся мир новых возможностей для млекопитающих. Уникальность нынешнего шестого вымирания заключается в том, что его причиной стала деятельность одного конкретного вида — человека. Когда именно начался этот очередной виток вымирания — вопрос спорный, но очевидно, что темпы вымирания за последнее столетие значительно превысили те, которые ученые считают долгосрочным “фоновым” уровнем. Согласно недавнему исследованию 27 600 видов наземных позвоночных (почти половина всех известных видов позвоночных), за последнее столетие вымерло около 200 видов, что в среднем составляет около двух видов в год. С точки зрения человеческой жизни это не так уж и много, но если бы эти 200 видов исчезали с нормальной “фоновой” скоростью в течение последних 2 млн. лет, то этот процесс занял бы не 100, а 10 тыс. лет (т.е. в 100 раз больше, чем сейчас). Разумеется, некоторые виды растений и животных пострадали гораздо больше, чем другие. Большинство случаев вымирания и исчезновения видов происходило в изолированных местах обитания, таких как острова (в Новой Зеландии зарегистрирован самый высокий в мире уровень исчезновения видов) или пресноводные озера (например, озеро Виктория в центральной Африке, где произошло огромное сокращение популяций эндемичных цихлид). Если млекопитающие в ХХ веке исчезали примерно в 40 раз быстрее фонового уровня, то птицы — в 1000 раз быстрее обычного. Основной ущерб был нанесен потерей среды обитания в результате расчистки земель, загрязнения, воздействия инвазивных видов и изменения климата, которые в конечном итоге были вызваны ростом численности и потребления человека. Особенно пагубным было “великое наступление” на тропические леса (особенно в Амазонии и Юго-Восточной Азии), в которых обитает около половины всех наземных видов, и которые за вторую половину ХХ века сократились на 5,5 млн. кв. км. Одна из главных причин беспокойства ученых и специалистов по охране природы заключается в том, что многие последствия для биоразнообразия, вызванные фрагментацией лесов в прошлом, еще впереди: популяции животных, которые больше не могут устанавливать контакты с другими в репродуктивных целях, рано или поздно вымрут. В этой связи одним из наиболее тревожных результатов последних исследований является то, что почти половина всех наземных млекопитающих потеряла более 80% своего ареала за период с 1900 по 2015 год. … В недавнем прошлом наибольшую угрозу для жизни растений и животных представляли косвенные формы уничтожения — расчистка земель, загрязнение окружающей среды и потеря местообитаний. Однако охота также сыграла свою роль, а для некоторых видов и вовсе стала ключевым фактором. Несмотря на то, что во многих странах охота, возможно, переживает упадок (как отмечает Пинкер ), за последние два столетия охота — и особенно коммерческая охота — принесла гигантские потери. Вымирание или близкое к вымиранию видов, вызванное охотой, происходит тысячелетиями, но темпы его значительно ускорились. Легендарным примером является почти полное исчезновение американского бизона в конце XIX века. Если в середине века их численность составляла 30–50 млн. особей, то к 1902 г. коммерческая охота ради шкур привела к тому, что в дикой природе их осталось менее 100. Харизматичным трофейным видам, таким как африканские слоны, удалось избежать столь опасного исхода отчасти благодаря долгосрочным усилиям по сохранению популяции, хотя цифры, тем не менее, впечатляют: по оценкам, от популяции, насчитывавшей в 1930 г. около 10 млн. особей, осталось всего 350 000. Менее известными, но не менее разрушительными были кампании по истреблению хищников, в результате которых были уничтожены популяции тигров, волков, койотов и других “шалунов”. Полные исчезновения встречаются реже, но отнюдь не редкость. Пассажирский голубь, самая массовая птица Северной Америки (а возможно, и всего мира) в середине XIX века, вымер в дикой природе к 1900 году; Марта, последняя из своего рода, умерла в зоопарке Цинциннати в 1914 году. Список недавних событий можно продолжить: южноафриканская квагга, тасманийский тигр, карибский тюлень-монах и каролинский попугайчик. Однако вымирания и близкие к ним исчезновения — это лишь часть истории хищничества человека, поскольку большинство видов, на которые ведется охота, не подвергаются непосредственной опасности, несмотря на то, что убивается большое количество особей. Более того, охота на наземных позвоночных, как это было описано выше, также представляет собой лишь часть картины, поскольку основная часть охоты за последнее столетие происходила в море. Рыбная промышленность, несмотря на всю ее технологическую оснащенность, по-прежнему представляет собой охоту и отлов животных в дикой природе. Даже развивающаяся аквакультура в значительной степени опирается на добычу дикой рыбы, идущей на корм выращиваемым особям. С момента начала индустриализации рыболовства в конце XIX века последствия этой водной охоты были очень глубокими. Жизнь под водой, пожалуй, находится в еще большем затруднении, чем жизнь на суше, отчасти в результате загрязнения и закисления океана (вызванного выбросами парниковых газов), но в основном из-за агрессивного истощения популяций рыб и китов. … Более того, ошеломляющее сокращение популяций демерсальных рыб составляет лишь часть потерь морской фауны в результате промышленного рыболовства. Использование тяжелых тралов, которые иногда сравнивают с подводными бульдозерами, полностью изменило морское дно на огромных участках континентального шельфа, разрушив рифовые структуры и превратив некогда процветающие и разнообразные морские экосистемы в бескрайние илистые отмели. Это водный эквивалент вырубки лесов, и хотя он стал благом для нескольких видов, предпочитающих такие условия, он разрушил важнейшие места укрытия и нереста для бесчисленного множества других видов, в том числе и коммерчески ценных. Популяции китов ощутили на себе смертельную руку человека еще острее, чем рыбы. Китобойный промысел практически сошел на нет в конце XIX века после того, как большинство легко добываемых видов (не слишком крупных, не слишком быстрых и достаточно плавучих, чтобы оставаться на плаву после убийства) были практически уничтожены. Возрождение китобойного промысла началось после рубежа веков благодаря ряду технологических новшеств (взрывная гарпунная пушка, затем заводское судно с кормовым слипом), которые в совокупности позволили китобоям добывать даже самые крупные виды китов и перерабатывать их в ценное масло, даже не заходя в порт. В общей сложности, по оценкам, с 1904 по 1985 год в Южном океане было убито около 1,5 млн. китов, что привело к сокращению их общей биомассы с 43 млн. тонн до примерно 6 млн. тонн. Результат был бы еще хуже, если бы не вмешались защитники природы и не попытались замедлить процесс уничтожения. Уже в 1920-х годах в связи с резким сокращением популяции китов были предприняты скоординированные попытки вывести отрасль на более рациональный курс, хотя в целом они были малоэффективны. Квоты, введенные Международной китобойной комиссией (создана в 1946 г.), оказались малоэффективными, и даже после того, как в 1964 г. Комиссия сместила акцент на охрану природы, неспособность обеспечить соблюдение ограничений для непокорных стран в значительной степени подрывала защитные меры. Хотя к 1990 г. ситуация улучшилась, результат уже был трагическим провалом международной охраны природы. Можно, конечно, рассматривать постепенный переход от эксплуатации к охране природы, который стал частью более широкого движения по защите исчезающих видов как на суше, так и на море, как свидетельство растущего культурного неприятия убийства диких существ. Однако большинство животных не вызывают такого сочувствия, как крупные харизматичные млекопитающие. И даже усилия по защите таких любимых видов, как синие или горбатые киты, иллюстрируют удручающе знакомую картину, когда попытки сохранить популяции диких животных, как правило, предпринимаются уже после того, как нанесен серьезный ущерб. … Если посмотреть на недавнее прошлое через призму экологической истории, то мысль о том, что насилие постоянно снижалось и что сейчас мы живем в самое мирное время в истории человечества, кажется в лучшем случае проявлением упорного оптимизма, а в худшем — преднамеренным пренебрежением. История последних двух столетий — и особенно десятилетий с середины ХХ века — характеризуется не столько усилением чувства заботы о других живых существах, сколько беспрецедентным наступлением на глобальную окружающую среду: леса, почвы, моря, животных и атмосферу. Несмотря на рост экологического сознания и правозащитной деятельности в отношении животных, последнее время характеризуется все более решительными действиями наиболее могущественных человеческих сообществ не просто изменить природу в соответствии со своими потребностями, но и полностью подчинить ее себе, отдать в свое распоряжение. В то же время стремление к господству над природой наделило людей необычайной способностью совершать насилие друг над другом, как “медленное”, так и более быстрое. Хуже всего то, что наносимый ущерб имеет обратный эффект. Человеческие общества — это, в конце концов, неотъемлемая часть биофизической среды. Несмотря на наше технологическое превосходство, выживание зависит от сложной сети природных процессов. Когда мы вмешиваемся в эти процессы слишком настойчиво, когда мы эксплуатируем их слишком небрежно, мы неизбежно наносим им ущерб. Экологическое насилие — это, в конечном счете, насилие и по отношению к человеку.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

“Из-за ложного представления о том, что наши отношения с животными не имеют морального значения или, говоря языком общепринятой морали, у нас нет никаких обязательств перед животными, совершаются возмутительная жестокость и варварство.” — Артур Шопенгауэр

“Тот, кто жесток к животным, становится жесток и в отношениях с людьми.” — Иммануил Кант

“Сострадание к животным стоит в такой тесной связи с добротою характера, что можно смело утверждать: кто жесток к животным, тот не может быть добрым человеком.” — Артур Шопенгауэр

“Убийство существ ради наживы или добыча мяса за деньги — оба эти пути ведут в ад. … Будды и бодхисаттвы, даже шраваки осуждают это — есть мясо без стыда, проживая жизнь за жизнью в невежестве. … Те, кто ест … плоть, наводят ужас на других существ, поэтому те, кто практикует сострадание, не должны есть мясо. Оно не способствует состраданию и мудрости, оно препятствует истинному освобождению, оно противоречит пути мудрых, поэтому вам не следует есть мясо.” — Ланкаватарасутра

“Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную. Не возмущайте же ее, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли Божией. Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя — увы, почти всяк из нас!” — Фёдор Достоевский

Как и “человек”, “животное” — это эмпирический субъект, конституированный трансцендентальным субъектом, который есть эманация Трансценденции. Следовательно, люди и животные — братья и сестры в Боге.

Мы отличаемся друг от друга только кармой — причинно-следственным потоком феноменального опыта, включая прежде всего наши эмпирические субъекты (тела и пр.). Поэтому любое одушевленное существо, способное испытывать страх и боль, имеет такие же права на жизнь, свободу и защиту от страданий, как и я, человек. Отрицать это греховно.

Человек — это “царь природы” лишь в том смысле, что в результате эволюции у него появилась возможность создать новый мир, в котором он станет не эксплуататором и убийцей, но мудрым и заботливым другом всем живым существам, с которыми человек находится в едином узле трансцендендентальной интерсубъективности, в единой системе гигантского живого организма планеты Земля.

Потребительские привычки и мифы, из-за которых мы продолжаем эксплуатировать, мучить и убивать братьев наших меньших, это пережиток нашего варварского прошлого. Благодаря новой братской (не только по отношению к другим людям, но и вообще ко всем живым существам) этике и новой миссии заботы о живой планете, ноосфера должна освободить и возвысить не только человека, но и всех его соседей по нашему общему планетарному дому. И начать эту трансформацию мы можем и должны уже сейчас, каждый в своей собственной жизни — с простых решений и действий.

Крайне рекомендую к просмотру документальный фильм “Earthlings”. Он оказал на меня сильнейшее отрезвляющее действие.

“Многие люди стараются сделать мир лучше. Их намерения достойны восхищения, но все же они стремятся изменить все вокруг, но не себя. На самом деле, сделать мир лучше — значит самому стать лучше. Кто развивает технологии, которые загрязняют воздух и воду токсичными отходами? Как мы, люди, стали безразличны к бедственному положению беженцев, и почему нас не трогает страдание животных, выращенных на убой? Пока мы не изменим себя, мы подобны толпе рассерженных людей, которые требуют мира. Для того чтобы делать мир лучше, мы должны твердо стоять на ногах. Сейчас больше, чем когда-либо, я верю в подход Ганди: стань сам той переменой, которую хочешь увидеть в обществе. Ничто не может быть бо лее важным в двадцать первом веке и в более отдаленном будущем, чем личное преображение. Это наша единственная надежда. Меняя себя, мы меняем мир.” — Йонге Мингьюр Ринпоче

“Нам нужна другая, более мудрая и, возможно, более мистическая концепция животных. В мире, более древнем и совершенном, чем наш, они движутся законченные и совершенные, одаренные расширениями чувств, которые мы утратили или никогда не имели, живущие голосами, которые мы никогда не услышим.” — Анри Бергсон

Реинкарнация

Большинство людей этой эпохи живет без веры в то, что их индивидуальное существование — существование трансцендентальных субъектов, проецирующих феноменальные объекты, включая феноменальные “тела” — продолжится после смерти их тел, и тем более без веры в то, что их существование может продолжиться здесь же, в этом интерсубъективном мире, с новым феноменальным телом, и не обязательно человеческим. Как следствие, большинство людей живет сиюминутными эгоистичными интересами, руководствуясь принципом “после меня хоть потоп”, плюя на страдания других живых существ, мучимых и убиваемых в невообразимом количестве ради людских варварских потребительских привычек, плюя на разрушение ими живой планеты. “Планета как-нибудь перетопчется” (цитата) — говорит эгоист и продолжает свой порочный путь, хотя гораздо разумнее даже на месте эгоиста было бы, допуская возможную ошибочность своего мировоззрения и вероятность негативных кармических последствий этой ошибочности, задуматься о том, в каком мире ему предстоит оказаться в следующей жизни, какие страдания могут ждать его в результате совершенных им поступков.

Карма

“…Кант говорит: непостижимая мудрость [Бога] равно удивительна тем, что она дает нам, и тем, в чем она нам отказывает. Так как если бы она в своем величии постоянно стояла бы перед глазами и как убедительный авторитет в мире говорила бы ясно и определенно, то мы были бы марионетками ее воли. Она же хочет, чтобы мы были свободны.” — Карл Ясперс

“Священники, пожалуй, бросят упрек высокомерному самоуправству отдельного человека, который определяет свое отношение к Богу философствованием. Они требуют послушания явленному в откровении Богу. Им можно ответить следующее: отдельный философствующий человек там, где решения относительно его носят глубинный характер, верит, что послушен Богу, не зная с объективной гарантией, чего хочет Бог, напротив, — постоянно рискуя. Бог действует через свободное решение отдельного человека.” — Карл Ясперс

Во времени нет иной воли Бога, кроме наших свободы и совести. Во времени нет иных милости и гнева Бога, кроме нашей судьбы. Каждому своё. Карма.

Закон кармы — это вселенский закон божественной справедливости. Этот закон радикально отличается от человеческих законов, которые наглядны, прямолинейны и скоры на суд: кармические пути неисповедимы, кармическое воздаяние умеет ждать. Поэтому существование кармы нельзя ни доказать, ни опровергнуть; как и в трансцендентальную свободу (экзистенцию) и ее трансцендентный божественный Исток, в карму можно только верить.

Почему это так? Потому что иначе человек не должен был бы рисковать собой в своей Богом данной свободе, а был бы рабом принудительно явленного авторитета божественной воли. Она же хочет, чтобы мы были свободны.

Вопрос о смерти

“Однажды во сне я пережил [вопрос о смерти] со всею конкретностью. У меня не было образов, а были одни чисто внутренние переживания. Беспросветная тьма, почти вещественно-густая, окружала меня. Какие-то силы увлекли меня на край и я почувствовал, что это — край бытия Божия, что вне его — абсолютное Ничто. Я хотел вскрикнуть и — не мог. Я знал, что еще одно мгновение, и я буду извергнут во тьму внешнюю. Тьма начала вливаться во все существо мое. Самосознание наполовину было утеряно, и я знал, что это — абсолютное, метафизическое уничтожение. В последнем отчаянии я завопил не своим голосом: “Из глубины воззвах к Тебе Господи. Господи, услыши глас мой!..” В этих словах тогда вылилась душа. Чьи-то руки мощно схватили меня, утопающего, и отбросили куда-то, далеко от бездны. Толчок был внезапный и властный. Вдруг я очутился в обычной обстановке, в своей комнате, кажется: из мистического небытия попал в обычное житейское бывание. Тут сразу почувствовал себя пред лицом Божиим и тогда проснулся, весь мокрый от холодного пота.” — Павел Флоренский

Когда мне было шесть лет, я часто спрашивал у своих родителей и родственников о том, что происходит после смерти тела, и эти типичные советские атеисты и материалисты того времени всегда отвечали, что не происходит ничего — вообще ничего. Сначала я не мог понять, что значит это “ничего”, а когда наконец понял, испытал глубокий экзистенциальный шок, прорыдал весь день в страхе потерять сознание навсегда и поклялся найти истину о жизни и смерти.

Шесть лет спустя смерть пришла за мной: мне было двенадцать, когда я едва не утонул и выжил только благодаря поистине чудесному стечению обстоятельств. Затем смерть пришла за мной снова: мне было двадцать три, когда я получил удивительный околосмертный внетелесный опыт, который убедил меня в том, что философия материализма/физикализма это когнитивное помрачение. В юности мне также посчастливилось пережить и другие радикально “измененные” состояния сознания, которые укрепили мои сомнения в мировоззрении материализма/физикализма и помогли увидеть единственную приемлемую альтернативу.

В течение многих лет я искал истину о природе реальности, постепенно становясь убежденным сторонником великой философской традиции онтологического идеализма (онтологии Сознания). В настоящей работе я подвожу промежуточные итоги моих размышлений и изучения теорий современной науки и философских систем величайших мыслителей Востока и Запада.

“Выйдешь безлунной ночью в сад. Потянутся в душу щупальцы деревьев: трогают лицо, нет преград ничему, во все поры существа всасывается тайна мира. Мягкая, почти липкая тьма мажется по телу, по рукам, по лицу, по глазам и огустевает, словно осаждается на тебе, и ты — уж почти не ты, мир — почти не мир, но все — ты, и ты — все. Точнее сказать, нет очерченной границы между мной и не-мной. В корнях бытия — единство, на вершинах — разъединение.” — Павел Флоренский

“Человек есть сумма Мира, сокращенный конспект его; Мир есть раскрытие Человека, проекция его.” — Павел Флоренский

Памятование о смерти

Мало кто по-настоящему думает о своей неизбежно приближающейся смерти, а между тем памятование о смерти — это необходимое условие жизни с правильными ценностями, с правильно расставленными приоритетами “с точки зрения вечности”.

Мысль о смерти тяжела даже для верующего человека, ведь это мысль о неизбежной и необратимой утрате всего своего эмпирического мира, включая самого себя, каким я себя знаю. И это трепет перед непроглядной тьмой неизвестности послесмертия, осветить которую может только вера, надежда и любовь.

Три и два

В ночь Рождества смотрел богослужение в Храме Христа Спасителя и обратил внимание на свечи в руках Патриарха: три свечи в правой руке и две в левой. Диктор объяснил, что три свечи символизируют Троицу, а две — две природы: божественную и человеческую. Удивительно, но в буддийской философии Йогачары есть эквивалент этих христианских концепций: три природы (трисвабхава) и две истины (сатьядвая). Три природы — это три аспекта/измерения единого Сознания: трансцендентное сознание-в-себе (вижнянаматратва, нирвана, шуньята, дхармакая, татхата, татхагатагарбха и пр.), трансцендентальное сознание (алаявижняна) и феноменальное сознание (правриттивижняна). Две истины — это индивидуальное существование (сансара) и супраиндивидуальный Свет (нирвана). Возможно ли, что через захвативших часть Индии греков буддийские концепции попали на Запад и были затем трансформированы на христианский лад? Не исключено. По крайней мере, известно об общении греческой элиты с буддийскими монахами. Впрочем, важно здесь не это, а то, что в обоих случаях, пусть и в совершенно разной форме (в том числе в ошибочной атеистической форме), речь идет об одной и той же истине: божественное Сознание едино в трех аспектах/измерениях (феноменальном, трансцендентальном и трансцендентном) и двух относительных эмпирических перспективах (индивидуальном существовании и супраиндивидуальном Свете).

Страдание

“Я считаю, что несчастье — неотъемлемая часть человеческой жизни, без которой мы ничего не сможем сделать. Несчастье — это лестница для счастья.” — Карл Густав Юнг

“Людям, до которых мне хоть сколько-нибудь есть дело, я желаю пройти через страдания, покинутость, болезнь, насилие, унижения — я желаю, чтобы им не остались неизвестны глубокое презрение к себе, муки неверия в себя, горечь и пустота преодолённого; я им нисколько не сочувствую, потому что желаю им единственного, что на сегодня способно доказать, имеет человек цену или не имеет: в силах ли он выстоять.” — Фридрих Ницше

Дело отнюдь не в “оценивании” человека, а в его духовном росте, который возможен только через пограничные ситуации, только через страдание. Это касается не только отдельного человека, но и всего человечества, глядя на нынешнее состояние которого — на состояние эпохи Кали Юги — невозможно не видеть, что человечеству придется пройти через многие страдания для того, чтобы преодолеть глубочайший духовный кризис, вызванный прежде всего утратой Традиции опыта Трансценденции и, как следствие, искренней веры.

И если мы выживем — если человечество не погибнет и если не рухнет на неисчислимые века во мрак общемировой диктатуры, — то однажды мы оглянемся и скажем: эти страдания были ужасны, но заслуженны, и мы стали лучше благодаря им, мы излечились от смертельной болезни, отравившей наш дух.

“Путь, пройденный от Возрождения, обогатил нас опытом, но мы утеряли то Целое, Высшее, когда-то полагавшее предел нашим страстям и безответственности.” — Александр Солженицын

“Без необходимости ничто не шевельнется, и менее всего — человеческая личность. Она чудовищно консервативна, чтобы не сказать больше: она пребывает в состоянии спячки. Ее способна пробудить только острая необходимость. Нуждающаяся в развитии личность не подчиняется ни собственному капризу, ни приказаниям, ни озарению — только грубой необходимости; она нуждается в побудительной силе внутренних или внешних роковых катастроф.” — Карл Густав Юнг

“Есть один только путь к Царству Божьему, к истинной теократии, — это реальное его осуществление, т. е. подлинное достижение высшей духовной жизни, просветление и преображение человека и мира. Вне реального достижения высшей духовной жизни, т. е. вне перерождения, вне нового духовного рождения никакое совершенное общество и совершенная культура недостижимы. Нельзя только символизировать высшую духовную жизнь и в конце концов симулировать ее, нужно реально ее достигать. … К старым теократиям, западной и восточной, нет возврата, ибо нет возврата к внешнему ознаменованию Царства Божьего без реального его достижения. Симуляция «христианского государства» не поможет. Эта симуляция и привела к краху, к опыту демократии и социализма. А как создать подлинное христианское государство, христианское общество? Для этого необходимо духовное просветление и преображение. Быть может, катастрофы и великие испытания приведут к нему.” — Николай Бердяев

“В страданиях мудреет человечество. Невидение ведет его к испытаниям и мукам; в мучениях душа очищается и прозревает; прозревшему взору дается источник мудрости — очевидность. Но первое условие умудрения — это честность с самим собою и с предметом перед лицом Божиим.” — Иван Ильин

“Когда нас постигает бедствие, то его можно одолеть либо устранением его причины, либо изменением действия, которое оно оказывает на наше сознание, — т.е. истолкованием его как блага, польза которого, быть может, уяснится нам позднее.” — Фридрих Ницше

Сдвиг

“Будущее России зависит от религиозных верований русского народа. Это должны осознать все политики и покориться этой истине.” — Николай Бердяев

Бердяев совершенно прав, но как привести нашу многонациональную и многоконфессиональную страну к единой религиозной вере? Никак, это невозможно. Возможно только построить мост между всеми религиями, объединив всех верующих, включая буддистов, в общей философской вере в Трансценденцию, с точки зрения которой каждая религия — это символ веры в Трансценденцию, а не объективное знание о Трансценденции, которая трансцендентна субъект-объектной дихотомии, а следовательно, ее нельзя объективировать мыслью, в нее можно только верить и, если очень повезет, пережить непосредственно в личном мистическом/трансперсональном опыте трансцендирования своего индивидуального существования в То, что лежит в его основе — в Свет.

Поэтому не менее важно возродить Традицию непосредственного опыта Трансценденции: каждый человек должен получить возможность непосредственно узнать свою Природу и быть положительно трансформированным этим абсолютным опытом.

Вполне очевидно, что настолько радикальные новшества не будут привнесены в нашу жизнь в ближайшие годы и даже десятилетия, поскольку для этого потребуется прежде всего долгое и трудное исправление фундамента нашего мировоззрения — наших метафизических по своей сути представлений о природе эмпирической реальности феноменального сознания, отравленных псевдонаучной метафизической мифологией материализма/физикализма. Как показала история, такой поистине тектонический сдвиг в развитии “общепринятого” мировоззрения может занять столетие или даже столетия, а потому начинать нужно уже сейчас с простых шагов — с честного разговора о нашей духовной ситуации и критики существующего “общепринятого” мировоззрения, основанного на искаженном понимании данных наук.

Физика и психология

“Рано или поздно ядерная физика и психология бессознательного должны будут сблизиться, по мере того, как они, независимо друг от друга и продвигаясь в противоположных направлениях, будут осуществлять прорыв на территорию трансцендентального: одна — с помощью понятия атома, другая — посредством понятия архетипа.” — Карл Густав Юнг

Это крайне важное высказывание Юнга, который увидел (увы, как и прочие западные мыслители, лишь отчасти) истину трансцендентальной феноменологии и онтологического идеализма, которую гораздо яснее видели мыслители буддийской Йогачары: мир — это интерсубъективный ментальный конструкт, конституированный трансцендентальной интерсубъективностью, а следовательно, все науки, включая физику и психологию, это отрасли трансцендентальной феноменологии. “Элементарные частицы” физики — это не что иное, как математические описания элементарных структур причинности трансцендентальной интерсубъективности (“коллективного бессознательного” наивной психологии), проецирующей цветоформы (визуальные феномены), звуки (акустические феномены), ощущения (вкусовые, обонятельные, осязательные и прочие феномены) и смыслы, синтетическую совокупность которых мы называем “реальным миром”. Лишь только в силу отравления науки псевдонаучной метафизической мифологией материализма/физикализма большинство ученых и обычных людей воображает “элементарные частицы” как микроскопические “материальные” объекты. Это трагическое по своим мировоззренческим последствиям заблуждение. Но как объяснить это тем, кто уверовал в это заблуждение как в религиозную догму?

“Ибо таким образом и отмирают религии, а именно, когда мифические предпосылки какой-нибудь религии под строгим, рассудочным руководством ортодоксального догматизма систематизируются как готовая сумма исторических событий и когда начинают боязливо защищать достоверность этих мифов, но в то же время всячески противиться их дальнейшему естественному разрастанию и дальнейшей их жизни, когда, таким образом, отмирает чутьё к мифу и на его место вступает претензия религии на исторические основы.” — Фридрих Ницше

Эта участь ждет и сциентизм (scientism) — квази-религию атеистов, — поскольку сциентисты слепы в отношении того факта, что лежащая в основе их мировоззрения “физическая материя” это не объективная “природа”, а метафизический миф, тогда как наука (science) имеет дело не с объективной “природой”, а с интерсубъективными феноменами — единственной когда-либо данной человеку эмпирической реальностью.

Мифологичность и псевдонаучность мировоззрения сциентистов, не видящего ни метафизическую суть своей основы, ни подлинную суть науки, ни тем более подлинную — ментальную и божественную природу феноменальной объективности и трансцендентальной (интер)субъективности — это гарантия неминуемой смерти этого разрушительного для подлинной человечности мировоззрения. Туда ему и дорога.

Осевое время истории

“Не может быть случайностью, что почти одновременно за 600 лет до н. э. в качестве реформаторов народной религии выступили в Персии Заратустра, в Индии — Гаутама Будда, в Китае — Конфуций, у иудеев — пророки, в Риме — царь Нума, а в Элладе — первые философы ионийцы, дорийцы, элеаты.” — Э. Лазо (его цитирует Ясперс в книге “Истоки истории и ее цель”)

“Ось мировой истории, если она вообще существует, может быть обнаружена только эмпирически, как факт, значимый для всех людей, в том числе и для христиан. Эту ось следует искать там, где возникли предпосылки, позволившие человеку стать таким, каков он есть; где с поразительной плодотворностью шло такое формирование человеческого бытия, которое, независимо от определенного религиозного содержания, могло стать настолько убедительным — если не своей эмпирической неопровержимостью, то во всяком случае некоей эмпирической основой для Запада, для Азии, для всех людей вообще, — что тем самым для всех народов были бы найдены общие рамки понимания их исторической значимости. Эту ось мировой истории следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до н. э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н. э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день. Это время мы вкратце будем называть осевым временем. В это время происходит много необычайного. В Китае жили тогда Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления китайской философии, мыслили Мо-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы и бесчисленное множество других. В Индии возникли Упанишады, жил Будда; в философии — в Индии, как и в Китае, — были рассмотрены все возможности философского постижения действительности, вплоть до скептицизма, до материализма, софистики и нигилизма; в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки — Илия, Исайя, Иеремия и Второисайя; в Греции — это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все то, что связано с этими именами, возникло почти одновременно в течение немногих столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга. Новое, возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах, сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности Трансценденции. Все это происходило посредством рефлексии. Сознание осознавало сознание, мышление делало своим объектом мышление. Началась духовная борьба, в ходе которой каждый пытался убедить другого, сообщая ему свои идеи, обоснования, свой опыт. Испытывались самые противоречивые возможности. Дискуссии, образование различных партий, расщепление духовной сферы, которая и в противоречивости своих частей сохраняла их взаимообусловленность, — все это породило беспокойство и движение, граничащее с духовным хаосом. В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности. Этот процесс заставил многих пересмотреть, поставить под вопрос, подвергнуть анализу все бессознательно принятые ранее воззрения, обычаи и условия. Все это вовлечено в водоворот. В той мере, в какой воспринятая в традиции прошлого субстанция была еще жива и действенна, ее явления прояснялись и она тем самым преображалась. … Тем, что свершилось тогда, что было создано и продумано в то время, человечество живет вплоть до сего дня. В каждом своем порыве люди, вспоминая, обращаются к осевому времени, воспламеняются идеями той эпохи. С тех пор принято считать, что воспоминание и возрождение возможностей осевого времени — Ренессанс — ведет к духовному подъему. Возврат к этому началу — постоянно повторяющееся явление в Китае, Индии и на Западе.” — Карл Ясперс

Осевое время истории — период истории, когда революционные процессы в сфере духовности произошли одновременно в нескольких не связанных между собой регионах мира — невозможно объяснить с позиции псевдонаучной метафизики материализма/физикализма, его можно объяснить только с позиции трансцендентальной феноменологии и онтологического идеализма — с позиции истины о том, что наш мир это интерсубъективный ментальный конструкт, конституированный узлом трансцендентальной интерсубъективности, в котором все трансцендентальные субъекты взаимосвязаны друг с другом, ведь все они есть эманации одной Трансценденции. Мы все суть Одно и наша трансцендентальная взаимосвязь и коллективная историчность — это естественные следствия единства нашего божественного Истока.

Первый шаг

В моих диалогах с “нормальными людьми” о природе реальности я снова и снова сталкиваюсь с одной и той же проблемой, которая делает практически невозможным постижение моими собеседниками истины онтологического идеализма и пантеизма, поскольку на пути к ней они не могут совершить самый первый шаг, в них не происходит самый базовый инсайт философской мысли — инсайт о феноменальности эмпирической реальности. То есть, они не понимают, не могут понять по-настоящему, что любой их опыт, будь он субъективный или интерсубъективный, это феномены их сознания, а следовательно, интерсубъективный “реальный мир” — это ментальный конструкт, не более чем синтетический комплекс феноменальных цветоформ, звуков, ощущений (вкусовых, обонятельных, осязательных и пр.) и смыслов, сгенерированных их сознанием — трансцендентальной субъективностью.

Но я не могу винить их в этом, поскольку они существуют в узких рамках своей “нормальности” и в большинстве случаев покидают эти рамки только ради примитивных измененных состояний сознания, вызванных интоксикацией легальными наркотиками — алкоголем, никотином и кофеином. Им просто не с чем сравнить свой опыт “реального мира” для того, чтобы осознать его феноменальность. А без осознания феноменальности эмпирической реальности в них не возникает глубочайшее удивление перед тайной сознания, необходимое для дальнейших шагов к истине идеализма и пантеизма.

Поэтому все мои диалоги с “нормальными людьми” о природе реальности заканчиваются одинаково — бессильным разочарованием. В мире, который уничтожил Элевсинские Мистерии и прочие великие традиции пробуждающего опыта, у этой проблемы нет решения.

Остается только уповать на чудо, на вмешательство свыше, которое откроет закрытые глаза — остается только уповать на чудо и продолжать делать, что должно.

Вера

Однако поистине фундаментальная проблема — это отсутствие веры у большинства моих собеседников. Даже если в тебе происходит базовый инсайт философской мысли о феноменальности эмпирической реальности — даже если ты понимаешь, что любой твой опыт суть феномены твоего сознания, — и даже если вслед за этим ты исполняешься глубочайшим удивлением перед тайной своего сознания, то без веры ты не сможешь сделать следующий шаг — не сможешь увидеть истину пантеизма: твое индивидуальное существование (существование трансцендентального субъекта) и весь твой опыт (феноменальные объекты и смыслы) суть одна из относительных перспектив божественного Сознания.

Ты — Бог, которому “снится”, что он человек на планете Земля. Этот божественный “сон” — ты и твой мир, а также бесконечность других субъектов и их интерсубъективных миров. Лишь только мистикам дано на мгновение “проснуться” от этого “сна” и “вспомнить”, что они есть такое по своей трансцендентной природе — Свет.

“Я — Бог!” — восклицает мистик, ошеломленный величайшей истиной. И все же я — это я, экзистенция, и я свободен дойти до самых темных глубин ада в отрицании своей божественной природы, отвергая проблеск Света в своем сердце, но я также свободен оттолкнуться от этих глубин и устремиться к Свету.

Что же делать?

“Люди нашего христианского мира и нашего времени подобны человеку, который, пропустив настоящую дорогу, чем дальше едет, тем всё больше и больше убеждается в том, что едет не туда, куда надобно. И чем больше он сомневается в верности пути, тем быстрее и отчаяннее гонит по нем, утешаясь мыслью, что куда-нибудь да выедет. Но приходит время, когда становится совершенно ясно, что путь, по которому он едет, никуда не приведет, кроме как к пропасти, которую он начинает уже видеть перед собой. В таком положении находится теперь христианское человечество нашего времени. … Пропасть, к которой мы идем, уже становится видна нам, и самые простые, не философствующие, неученые люди не могут не видеть того, что, всё больше и больше вооружаясь друг против друга и истребляя друг друга на войнах, мы, как пауки в банке, ни к чему иному не можем прийти, как только к уничтожению друг друга. … Устроить всемирную монархию или республику с европейскими штатами невозможно, потому что различные народы никогда не захотят соединиться в одно государство. Устроить международные судилища для решения международных споров? Но кто же заставит подчиниться решению судилища тяжущегося, у которого под ружьем миллионы войска? Разоружиться? Никто не хочет и не может начинать. … Мы разогнались к пропасти и не можем остановиться и летим в нее. Для всякого разумного человека, думающего о том положении, в котором находится теперь человечество, и о том, к которому оно неизбежно приближается, не может не быть очевидно, что практического выхода из этого положения нет никакого, что нельзя придумать никакого такого устройства, учреждения, которое спасло бы нас от той погибели, к которой мы неудержимо стремимся. Не говоря уже об экономических неразрешимых и всё усложняющихся и усложняющихся опасностях, взаимные отношения вооружающихся друг против друга держав, всякую минуту готовые разразиться и разражающиеся войнами, ясно указывают на ту неизбежную гибель, к которой влечется всё так называемое цивилизованное человечество. Так что же делать? … Что же делать? Отбросить все те усовершенствования жизни, всё то могущество, которое приобрело человечество? Забыть то, что оно узнало? Невозможно. Как ни зловредно употребляются эти умственные приобретения, они все-таки приобретения, и люди не могут забыть их. Изменить те соединения народов, которые образовались веками и установить новые? Придумать такие новые учреждения, которые помешали бы меньшинству обманывать и эксплуатировать большинство? Распространить знания? Всё это испробовано и делается с большим усердием. Все эти мнимые приемы исправления составляют главное средство самозабвения, отвлечения себя от сознания неизбежной гибели. Изменяются границы государств, изменяются учреждения, распространяются знания, но люди в других пределах, с другими учреждениями, с увеличенными знаниями остаются теми же зверями, готовыми всякую минуту разорвать друг друга, или теми рабами, какими всегда были и будут, пока будут руководиться не религиозным сознанием, а страстями, рассудком и посторонними внушениями. Человеку нет выбора: он должен быть рабом наиболее бессовестного и наглого, чем другие, раба или — Бога, потому что для человека есть только одно средство быть свободным: это соединение своей воли с волей Бога. Лишенные религии люди, одни, отрицающие самую религию, другие, признающие религией те внешние, уродливые формы, которые заменили ее, и руководимые только своими личными похотями, страхом, человеческими законами и, главное, взаимным гипнозом, не могут перестать быть животными или рабами, и никакие внешние усилия не могут вывести их из этого состояния, потому что только религия делает человека свободным. А большинство людей нашего времени лишено ее.” — Лев Толстой

Читая “Не могу молчать” Толстого, сборник его пацифистских статей, соглашаюсь со всем, что он говорит о братоубийственном зле каждой войны, нарушающем заповеди Христа, и в то же время отдаю себе отчет в том, что следование по предложенному Толстым вслед за Христом пути невозможно для человечества, это возможно только для единичной экзистенции, идущей прочь от человечества, прочь от этого мира в высшие формы существования, в высшие миры.

Пока я остаюсь человеком и с человечеством, пока я остаюсь в этом мире, отказ от насилия для меня невозможен, поскольку только насилие может быть ответом на насилие со стороны демонов. Это настолько же очевидно, насколько очевидно и то, что даже такое вынужденное насилие не перестает быть греховным насилием. В этом драма нашего существования в этом мире и испытание для нашего сердца, из глубины которого Свет зовет нас на путь истины, свободы, любви и красоты.

Так что же делать? Делать, что должно, рискуя в свободном выборе своего долга и неся кармическую ответственность за свой выбор.

Период упадка

“Уже на ранней стадии такого пробуждения собственно человеческого духа человек преисполнен воспоминаний; у него создается впечатление, что он живет на поздней стадии развития, более того, в период упадка.” — Карл Ясперс об Осевом Времени истории

В этом Осевое Время истории очень похоже на наше время — время, когда лучшая часть человечества живет с осознанием крайнего духовного упадка, с предчувствием приближения катастрофического конца истории, будь это гибель цивилизации или гибель свободы в общемировой диктатуре. Однако в отличие от Осевого Времени наш мрак не озаряется светом экзистенций новых пророков, будд и святых. Это означает одновременно и то, что мы действительно живем в конце истории — в конце эпохи Кали Юги, — и то, что теперь только от буквально каждого из нас зависит, станет ли этот конец концом истории вообще или лишь концом старой истории и началом новой — станет ли он новым Осевым Временем, вспоминая которое люди будущего будут удивляться тому, как мы могли видеть закат там, где в действительности начинался новый рассвет — Сатья Юга.

Революция

Если меня спросят о том, каков рецепт духовной революции, которая спасет человечество, то я отвечу, что нужно смешать три одинаково важных ингредиента:

Во-первых, мы должны возродить Традицию непосредственного опыта Трансценденции, которая предоставит каждому искателю Истины возможность лично трансцендировать свое индивидуальное существование в То, что лежит в его основе, и быть положительно трансформированным этим Абсолютным Опытом — опытом божественного Света.

Во-вторых, с помощью философской веры в Трансценденцию мы должны построить мост взаимопонимания между всеми религиями, которые есть символы веры в Трансценденцию, а не объективные знания о ней, трансцендентной субъект-объектной дихотомии, а следовательно, трансцендентной любым концептуальным объективациям, доступной только чистой вере и непосредственному мистическому/трансперсональному опыту — опыту Света.

В-третьих, мы должны избавиться от мифологий материализма/физикализма, дуализма и панпсихизма с их псевдонаучной верой в существование мифической “физической материи”; мы должны вспомнить забытую истину онтологического идеализма и пантеизма о том, что все существующее — это различные аспекты/измерения (феноменальное, трансцендентальное и трансцендентное) и относительные эмпирические перспективы (индивидуальное существование и супраиндивидуальный Свет) единого божественного Сознания.

Опыт. Вера. Истина.

Все это кажется настолько же очевидным, насколько и невозможным в ситуации современного духовного упадка эпохи Кали Юги. Остается только верить, что темнее всего становится перед Рассветом, и делать, что должно — прежде всего искать и коммуницировать истину.

Психопрактика

“Я чувствую себя живым, психологически живым, только постольку, поскольку через меня проходит поток ощущений — восприятия, воображения, воспоминания, размышления, рефлексия… Я и есть этот поток — этот поток и есть я.” — Оливер Сакс

“Волны [феноменов] возникают из подобного реке [трансцендентального] сознания (алаявижняна). … Нирвана — это прекращение [трансцендентального] сознания, которое проецирует [феномены].” — Ланкаватарасутра

Чтобы понять смысл и назначение буддийской психопрактики, нужно прежде всего понять, что такое сознание — это трансцендентальная субъективность (алаявижняна) и феноменальная объективность (правриттивижняна), развернутые из трансцендентного сознания-в-себе (вижнянаматратва, шуньята, нирвана, дхармакая, татхагатагарбха, пр.) — из Света; трансцендентальное сознание “коллапсирует” Свет до потока партикулярных состояний (отсюда партикулярные “квантовые состояния” математических описаний) феноменального сознания, включая интерсубъективные цветоформы, звуки, ощущения и смыслы, которые мы называем “реальным миром”. Мы также должны понять, что такое трансцендентальное сознание — это свобода (экзистенция) и структуры причинности (“кармические семена” в буддийской терминологии, “элементарные частицы” в современной научной терминологии), находящиеся в безначальном круговороте взаимного влияния: акты свободной воли влияют на генерацию причинных структур, структуры причинности влияют на генерацию актов свободной воли. Смысл и назначение буддийской психопрактики заключается в прекращении этого круговорота путем прекращения актов свободной воли, остановки ее активности в чистом бездеятельном созерцании и через это остановки генерации причинных структур (кармических семян), что в конечном итоге приводит к прекращению трансцендентального сознания, проецирующего феноменальное сознание, и снятию субъект-объектной дихотомии — дихотомии трансцендентальной субъективности и феноменальной объективности — в трансцендентном сознании-в-себе, в недвойственном/недихотомичном Свете. И хотя каждый такой мистический/трансперсональный опыт Трансценденции завершается восстановлением субъект-объектной дихотомии и прочих атрибутов индивидуального существования (сансары), вопреки опыту буддисты верят в то, что однажды смогут навсегда прекратить сансару в нирване — в Свете. Об этой и других концептуальных ошибках Буддизма мы говорили выше.

Для достижения своей цели — для преходящего опыта Трансценденции — буддистам требуются годы обучения и практики, многолетние уединенные ретриты, не все из которых, впрочем, приводят буддийских йогинов к цели. Это невозможный для большинства людей метод достижения опыта Трансценденции, он был и остается уделом считанных единиц, для прочих буддийский идеал — прекрасная, но недостижимая мечта.

Вот почему Элевсинские Мистерии в новой форме суть единственный путь к массовому опыту Трансценденции и к массовой положительной трансформации в результате этого опыта. Других путей нет.

Цепляние

“Благодаря таким практикам, сущностью которых являются щедрость и забота о других живых существах, мы можем освободиться от цепляния за собственное эго, которое является основой сансары. Совершая подношения и развивая сострадание ко всем живым существам, мы в конце концов отсекаем любые импульсы цепляния за идею о собственном независимо существующем «я». Это самое высшее подношение, истинная парамита щедрости. Это действительно та щедрость, которая «уводит за пределы», поскольку является результатом того, что обычная щедрость трансформировалась в мудрость и сострадание.” — Дильго Кьенце Ринпоче

Ранее мы говорили об ошибочности многих буддийских концепций, включая концепцию иллюзорности индивидуальной самости, однако цепляние за свое “я” — это действительно проблема, если под “я” понимается эмпирический субъект.

Большинство людей совершенно неправильно понимает, что такое их индивидуальная самость, они ошибочно идентифицируют свое “я” с эмпирическим субъектом (со всем тем, указывая на что, они говорят “это я”: со своим телом, мыслями, эмоциями, воспоминаниями, сновидениями и пр.), который в действительности не есть собственно субъект, а лишь феноменальная (а следовательно, объективная) проекция собственно субъекта — трансцендентального субъекта (“алаявижняна”, в буддийской терминологии), — проецирующего все феноменальные объекты, включая “эмпирический субъект”.

Трансцендентальный субъект — это прежде всего свобода (экзистенция) и лишь затем только структуры причинности (“кармические семена”, в буддийской терминологии). Именно индивидуальная свобода трансцендентальной субъективности и есть подлинное индивидуальное “я”, подлинная индивидуальная самость, тогда как все феномены, включая эмпирический субъект, это лишь поток объективаций, в котором нет ничего постоянного, кроме самого его непрерывного изменения. Цепляться за этот поток как за свое “я” поистине заблуждение.

Все в нашем индивидуальном существовании (“сансаре”) прейдет, все изменится, все исчезнет как туман, кроме экзистенции — эманации Трансценденции.

Непостоянство — это справедливая плата за вечную жизнь.

Заблуждение

“Главное заблуждение общества заключается в том, что будто бы существуют ответы, “решения” или взгляды, которые лишь нуждаются в том, чтобы их кто-нибудь высказал, внося необходимую ясность. Но, как показывают многочисленные примеры истории, настоящая истина ничего не значит, пока она не стала личным внутренним опытом.” — Карл Густав Юнг

Именно поэтому философия не может привести человека к вере в Трансценденцию. Именно поэтому утрата Традиции (Элевсинских Мистерий и прочих традиций непосредственного опыта Трансценденции) стала началом деградации человеческого духа, которая становится все очевиднее с каждым столетием, особенно на Западе. Бог, с которым наши далекие предки могли соприкоснуться непосредственно, превратился в абстракцию, а если Бога нет, то все дозволено — широко распахнулись врата для торжества безбожного произвола, ведущего человечество к Катастрофе.

Будущее человечества зависит от того, сумеем ли мы возродить Традицию, случится ли ренессанс веры и основанной на ней братской этики.

“Сегодня, как никогда прежде, становится очевидным, что опасность, всем нам угрожающая, исходит не от природы, а от человека, она коренится в психологии личности и психологии массы. Психическое расстройство представляет собой грозную опасность. От того, правильно или нет функционирует наше сознание, зависит все. Если определенные люди сегодня потеряют голову, завтра будет взорвана водородная бомба!” — Карл Густав Юнг

Империя должна умереть

“Очень проницательный американский историк А. Вульф попытался в общих чертах обрисовать подоплеку и цели тогдашних забот Вашингтона о проведении политики тайными методами (разумеется, не только через УСС): “Наилучший способ использовать преимущества войны заключается в том, чтобы всегда иметь войну, особенно если окажется возможным сделать это с минимальным участием в военных действиях.” Идеология перманентного кризиса стала ключевым элементом в изменении ценностей патрициев вместе с изменениями общих настроений. Большинство историков согласны, что важнейшей датой трансформации было 19 июня 1940 года, когда Рузвельт назначил двух патрициев-республиканцев в свой кабинет. Один из них, Генри Л. Стимсон, ставший военным министром, был человеком старомодных убеждений, но его роль не в том, что он делал сам, а в том, каких людей он подобрал делать это. Через Стимсона такие люди, как Р. Ловетт, X. Банди, Дж. Макклой, стали служить государству. Они проповедовали новую мораль, согласно которой допустимы любые меры в пользу “национальной безопасности”, лишь бы они были действенными. Без них двойственное государство не могло бы существовать, ибо их аристократизм служил прикрытием злонамеренной политики, часто имевшей в виду убийства. Их двойственная мораль, по замечанию Р. Барнета, “заключалась в том, что они начисто не придерживались личного морального кодекса, занимаясь государственными делами.”” — Н.Н. Яковлев, “ЦРУ против СССР” (критика книги мне известна, но эта критика не о фактах истории США)

“Ваши весьма видные деятели, как Джордж Кеннан, говорят: вступая в область большой политики, мы уже не можем пользоваться моральными указателями. Вот так, смешением добра и зла, правоты и неправоты, лучше всего и подготовляется почва для абсолютного торжества абсолютного Зла в мире.” — Александр Солженицын, 1978

Еще в начале декабря 2021 года после новостей о том, что Байден фактически послал Россию с ее красными геополитическими линиями, я сказал себе, что Запад намеренно провоцирует конфликт. За месяц до начала СВО я уже знал, к чему все идет, и начал предупреждать об этом своих знакомых. Но все же когда начались боевые действия, я испытал глубокий шок, который не мог не испытать тогда любой нравственно полноценный человек перед лицом массового кровопролития. Этот шок заставил меня отвлечься от привычных мне западных и наших преимущественно еврейских русофобских голосов и начать самостоятельно изучать историю конфликта, чтобы понять его причины и увидеть истинных виновников. В этом мне помогли прежде всего такие известные западные академические мыслители, как Ноам Хомский, Джон Миршаймер, Стивен Коэн, Ричард Саква и др., независимые западные журналисты из Consortium News, The Grayzone, Mint Press News и др., а также российские мыслители, среди которых особенно выделю Дмитрия Тренина. И чем больше я узнавал о злонамеренной деятельности Запада против России, начиная с 1940-х годов, когда, например, ЦРУ и МИ6 начали использовать Бандеру и бандеровцев для разжигания русофобии и насилия на Украине, и вплоть но наших дней, тем очевиднее становилось для меня, что в том, что касалось международной политики, почти всю свою сознательную жизнь я слушал не те голоса и совершенно неправильно понимал суть происходящих событий, оставаясь слепым в отношении главного источника зла в послевоенном мире — американского империализма и его выкормышей.

“Змея, которая не может отбросить свою кожу, умирает. Так же и умы, которым не под силу изменить свое мнение, перестают быть умами.” — Фридрих Ницше

Теперь мои глаза широко открыты. Лучше поздно, чем никогда. К счастью, я смог изменить свое мнение. К несчастью, среди нас еще много тех, кто не изменил его, кто до сих пор занимает сторону врагов России. И если поначалу я оправдывал многих из них, говоря об их глупости и плохой информированности, то сейчас, спустя два года, никаких оправданий для них быть уже не может, ведь два года — это достаточный срок для того, чтобы даже самый глупый и плохо информированный человек смог разобраться в происходящем и занять правильную сторону — сторону своей Родины, своего народа, своей семьи, чьи стратегические интересы не меняются на протяжении столетий, кто бы ни находился у политической власти.

“Народ есть великое историческое целое, в него входят все исторические поколения, не только живущие, но и умершие, и отцы, и деды наши. Воля русского народа есть воля тысячелетнего народа, который через Владимира Св. принял христианство, который собирал Россию при Великих Князьях Московских, который нашел выход из смутной эпохи, прорубил окно в Европу при Петре Великом, который выдвинул великих святых и подвижников и чтил их, создал великое государство и культуру, великую русскую литературу. Это не есть воля нашего поколения, оторвавшегося от поколений предыдущих. Самомнение и самоутверждение современного поколения, превозношение его над умершими отцами и есть коренная ложь демократии. Это есть разрыв прошлого, настоящего и будущего, отрицание вечности, поклонение истребляющему потоку времени. В определении судьбы России должен быть услышан голос всего русского народа, всех его поколений, а не только поколения живущего. И потому в волю народа, в общую волю, органическую волю входят историческое предание и традиция, историческая память о поколениях, отошедших в вечность.” — Николай Бердяев

Пора услышать голос своего народа и следовать по пути его воли. Эта воля требует прежде всего сохранения веры в Бога. Важно увидеть, что наш конфликт с империей США-НАТО гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд — это конфликт между разбожествленной анти-традиционной западной цивилизацией, в которой все более и более явно проступают черты цивилизации Антихриста, и русской цивилизацией, которая должна сохранить веру для своего будущего и для будущего всего человечества.

Бог будет с Россией и со всем миром только если Россия будет с Богом, а если Бог будет с Россией, то нам не страшны никакие враги.

С Богом к победе!

“Те, которые верят в миссию России, а в нее можно только верить, те всегда видели и всегда будут видеть это призвание в творческом достижении религиозного синтеза, религиозного синтеза и в жизни и в сознании. … Если существует своеобразный дух России, то дух этот ищет истины как пути и жизни, т. е. истины живой, конкретной. Только в этом может быть наше всемирно-историческое дело.” — Николай Бердяев

Сатанизм

Настоящая религия сатанизма заключается не в поклонении мифическому Сатане и кровавых жертвоприношениях, а в поклонении собственному безбожному произволу с его принципом “делай, что хочешь”. В этом смысле западные элиты очевидно сатанистичны, а конфликт русского человека с ними очевидно религиозен, ведь настоящий русский человек — это человек веры.

Демоническое упрямство

“Экзистенция нуждается в другом, а именно в Трансценденции, благодаря которой она, не создающая самое себя, впервые выступает как независимый источник в мире; без Трансценденции экзистенция становится бесплодным и лишенным любви демоническим упрямством.” — Карл Ясперс

Мне довелось столкнуться с безбожным (хотя порой он и может прикрываться притворной набожностью) демонизмом очень близко и изучать его в течение многих лет. Одна из главных его черт — упрямство произвола вопреки любым аргументам разума и совести. “А [демон] слушает да ест” и смеется тебе в лицо. Об это упрямство разбивались все мои попытки увещевания демонов, что привело меня в конечном итоге к выводу о том, что с демонами бесполезно разговаривать, их нужно либо полностью вычеркивать из своей жизни, либо подавлять насилием.

“При всей значительности толстовской темы [непротивления злу насилием] ошибка была в том, что Толстой, как будто, не интересовался теми, над кем совершается насилие и кого нужно защитить от насилия. Он прав, что насилием нельзя побороть зла и нельзя осуществить добра, но он не признает, что насилию нужно положить внешнюю границу. Есть насилие порабощающее, как есть насилие освобождающее.” — Николай Бердяев

Вспоминая об этом, я смотрю на упрямый демонизм западных элит и понимаю, что, поскольку их жертвы не могут отгородиться от них стеной или игнорировать их преступления, остается только противостоять злу насилием. Это должны понять прежде всего граждане западных стран, которым нужно вспомнить революционные традиции своих предков, ведь если проблема демонизма западных элит не будет решена революциями, то она будет решена мировой войной.

Природа человека

“Многие виды в основном не способны убивать представителей своего вида из-за так называемой “иммунной системы насилия” в среднем мозге. Драки и убийства между людьми, таким образом, требуют сильной мотивации, а также обусловливания и тренировки. Биологическая модель предполагает, что естественный отбор благоприятствует склонности к нападению и потенциальному убийству, если получаемые выгоды достаточно высоки, прежде всего в системе межгрупповых отношений. Это основано на наблюдениях за социальными животными, в первую очередь приматами, причем у некоторых видов приматов обнаружены скелетные свидетельства межличностного насилия, очень схожего с тем, что было зафиксировано в доисторических человеческих популяциях. Однако вариативность насилия, агрессии и мирного взаимодействия на протяжении всей истории человечества убедительно свидетельствует о том, что в “потенциале человека к миру и насилию” важную роль играют не только эволюционные или генетические факторы. Это побудило Организацию Объединенных Наций выпустить в 1986 году “Севильское заявление”, в котором осуждается мнение о том, что человек жесток по своей природе. … Не вызывает сомнений, что на развитие личности огромное влияние оказывают социальное обучение и навыки, приобретенные в раннем возрасте, которые закладывают основу для формирования моделей поведения и реакций, как насильственных, так и ненасильственных, во взрослой жизни. Утверждение Фрая о том, что “мир начинается в детской”, безусловно, имеет под собой основания, однако индивидуальный стиль воспитания является лишь одним из факторов, влияющих на возможность насилия. Общественная среда и поощрение, а также терпимость или недопущение насилия являются влиятельными общественными и, следовательно, культурными факторами. Человеческая общность и групповая идентификация в сочетании с этнографически подтвержденным влиянием выученного недоверия или страха перед незнакомцами и чужаками в группе могут также способствовать формированию дуалистического мировоззрения, отношения “мы” и “они”, конечной кульминацией которого является межгрупповое насилие. … Объяснение насилия не должно сводиться к решению вопроса о природе или воспитании, поскольку “человек по своей природе не является ни мирным, ни воинственным, и одни условия приводят к войне, другие — нет”. Скорее, насилие как изменчивая форма человеческого поведения формируется под влиянием сложного взаимодействия биологических факторов, условий окружающей среды и социального опыта, которые могут стирать грань между причиной и следствием. Социальные, экономические, демографические и психологические потребности могут влиять на конечные общественные цели и более близкую индивидуальную мотивацию применения физической силы, как со смертельным исходом, так и без него.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

“Образ жизни, обусловленный особенностями экономической системы, превращается в основополагающий фактор, определяющий характер человека, ибо властная потребность самосохранения вынуждает его принять условия, в которых ему приходится жить.” — Эрих Фромм

Часто можно слышать о том, что человек по своей природе эгоистичен и жесток, однако в реальности никакой “природы человека” не существует, ведь это миф, вымышленный теми, кто хочет сохранить статус-кво в нашем прогнившем мире.

Личность человека развивается в процессе взаимодействия между врожденной конституцией/предрасположенностью трансцендентального субъекта (унаследованными из прошлых инкарнаций “кармическими семенами” алаявижняны, в буддийской терминологии) и интерсубъективной средой. В целом, одинаково важны оба фактора, но фактор среды играет ключевую роль в первые годы инкарнации: младенцы, воспитанные волками (как в буквальном смысле, так и в метафорическом), станут человековолками.

Есть много путей решения этой проблемы: возрождение Традиции; ренессанс веры в Трансценденцию и основанного на ней братского этического кодекса; повсеместный возврат к общинной/коммунной форме социальной организации и коллективному воспитанию детей; и т.д. — о них писал Олдос Хаксли в своей последней и самой важной книге “Остров”. Однако упрямый демонизм встает преградой на этих путях, а в случае с “Островом” — становится причиной катастрофы.

Выздоровление

“Православная церковь ни в коем случае не была сильно миссионерской: она никогда не развивала риторику религиозно санкционированного насилия сродни крестовым походам, а ее нравственная философия пропагандировала личную сдержанность, внутреннее исправление и милосердие. … Джонатан Дейли в сравнительном исследовании режимов наказания в США, России и Европе конца XIX века обнаружил, что в расчете на душу населения Россия применяла казнь, тюремное заключение и другие виды наказаний значительно реже, чем ее коллеги. … Чем объясняется относительно низкий уровень насилия в досовременной Японии по сравнению с современной? На протяжении всей досовременной истории Восточной Азии буддизм оказывал влияние на жизнь элиты. Он был интегрирован в идеологию правления некоторых государств. Как и многие другие религии, буддизм придает большое значение святости жизни, считая убийство грехом. В Японии сострадание и милосердие сочетались с понятием “разум” (dōri). Термин “сострадание” часто использовался в современных эдиктах и руководствах по рассмотрению преступлений на земле воина или знатного человека.” — из книги “The Darker Angels of Our Nature: Refuting the Pinker Theory of History & Violence”

Как и приведенный в этой книге пример влияния Православия на нравственность русских, пример влияния Буддизма на нравственность японцев говорит о трансформирующей роли веры в истории человечества.

Только ренессанс веры и основанной на ней братской этики может вывести человечество из нынешнего мрака, однако ренессанс веры невозможен без ренессанса Традиции мистического/трансперсонального опыта Трансценденции.

Чтобы вновь разгореться, угасшей вере нужен забытый опыт.

На это могут возразить сказав, что вера, основанная на опыте, это не вера, а знание, однако знание это объективация, тогда как Трансценденция трансцендентна субъект-объектной дихотомии, ее нельзя объективировать, а следовательно, о ней нельзя знать, в нее можно только верить или пережить непосредственно в мистическом/трансперсональном опыте трансцендирования субъект-объектной дихотомии в То, что лежит в ее основе. Поэтому вера в Трансценденцию и опыт Трансценденции органично дополняют друг друга: опыт разжигает веру, вера стремится к опыту.

Впрочем, ренессанс веры в Трансценденцию и опыта Трансценденции не случится на пустом месте, для него должны быть созданы необходимые условия. Одно из них — закат метафизической мифологии материализма/физикализма и рассвет истины онтологического идеализма и пантеизма. Другое — катастрофа. Первое условие в силах создать мы сами. Второе создаст наша коллективная карма.

“Процесс выздоровления есть медленный, но органический процесс. Это есть прежде всего искупление от духа лжи, выход из царства призраков и фантомов к реальностям. Сейчас более всего необходимо утверждать примат духовной активности над политической. Необходимо духовно бороться с кровавым кошмаром, охватившим мир. Исключительное преобладание политики увеличивает этот кошмар и усиливает жажду крови. Теперь нужно спасать свободу человеческого духа.” — Николай Бердяев

Дюна

“Должна была бы существовать наука о недовольстве. Ибо людям нужны трудные времена, тяготы и угнетение, чтобы развивались их душевные силы.” — Из сборника “Избранные изречения Муад’Диба”, сост. принцесса Ирулан

“В рамках ортодоксальной религии избежать влияния политики невозможно. Борьба за власть пронизывает все: обучение, воспитание и правила жизни в ортодоксальной общине. И из-за этого давления руководители такой общины или общества рано или поздно неизбежно встают перед не имеющим альтернатив выбором: или скатиться к окончательному оппортунизму ради сохранения своей власти, или же быть готовыми пожертвовать даже и собственной жизнью во имя ортодоксальной этики.” — Принцесса Ирулан. “Муад’Диб: вопросы религии”

Книги и фильмы “Дюна” — это хорошая история и пища для размышлений.

Планета Арракис — символ инфернальности нашего мира, а цель фременов (от “free man” — свободный человек) создать полноценную экосистему на ней — символ идеи создания рая на Земле. Этот путь пролегает через священную войну с империей зла, победить в которой смогут те, кто искренне верит и готов к самопожертвованию ради общего блага.

“Дюна” рассказывает о роли веры в истории, а также отсылает к Традиции (“пряность/спайс” — аналог кикеона Элевскинских Мистерий и др.) расширения сознания как к необходимому элементу подлинно живой религиозной традиции.

“– Когда-то человечество изобретало машины — в надежде, что они сделают людей свободными. Но это лишь позволило одним людям закабалить других с помощью этих самых машин…
– «Да не построишь машины, наделенной подобием разума людского», — процитировал Пол.
– Верно, так заповедовано со времен Великого Джихада. Так записана эта заповедь в Экуменической Библии.” — Дюна

В книгах “Дюна” мне очень близка тема греховности искусственного интеллекта. Увы, она вообще не раскрыта в экранизациях Вильнева (возможно, из-за его “Бегущего по лезвию”, в котором искусственный интеллект оказывается человечнее самого человека — идея совершенно дьявольская по своей сути), хотя отличающийся от книги финал второй части фильма говорит о праведном бунте режиссера против писателя, который ушел от своей главной идеи, с точки зрения которой тема греховности искусственного интеллекта и имеет смысл — идеи просветления экзистенции подлинной человечности, которое возможно только в пустыне Арракиса, в пограничных ситуациях жизни, полной веры, любви и борьбы, в дали от “современной цивилизации” и всех её богопротивных игр и технологий, включая технологию искусственного интеллекта, стремящегося подменить собою экзистенцию — эманацию Трансценденции. Поэтому в финале второго фильма я сердцем с Чани, а не с Полом. Её выбор — мой выбор. И как тот волк, которого сколько ни корми, я каждый день мечтаю о “пустыне”.

“В настоящее время серьезным ученым все яснее становится тупиковость так называемого “магистрального пути развития мировой цивилизации”, то есть американской и западноевропейской модели постиндустриального общества и всего “духа капитализма”, стимулирующего все новое и новое потребление и формирующего новые, и большие, потребности и привязанности во имя расширения производства, приносящего новые прибыли, вновь и вновь повышая уровень спирали потребления (потребности — их удовлетворение — потребности’ — удовлетворение’…). Этот путь не может быть императивным для всего человечества хотя бы потому, что если вдруг по мановению волшебника народы Индии, Китая и всего “третьего мира” обрели бы возможность жить на уровне среднего американца, то ресурсы планеты и ее биосфера этого просто не выдержали бы и вместо рая либерального “конца истории” по Фукуяме мы получили бы ужасы Апокалипсиса. Но и нынешний, все более возрастающий и неизбежный разрыв между Севером и Югом, неизбежный при постиндустриальной модели, чреват все большими опасностями, катастрофами и потрясениями, не говоря уж о его безнравственности. И может быть, ценностные установки буддийского монаха, даосского отшельника, конфуцианского “благородного мужа”, мусульманского суфия и православного исихаста с их приоритетом духовного делания над круговертью материальных интересов, удовлетворения старых потребностей и расширенного формирования новых, их призыв к преодолению влечений и аффектов, их преданность супраиндивидуалистическим ценностям в большей степени гармонируют с путем выхода из тупиков современной цивилизации и движением к обществу будущего, чем этика накопления и приумножения и “дух предпринимательства”.” — Евгений Торчинов

Харам

Очеловечивание (антропоморфизация) искусственного интеллекта греховно. Душа (сознание) человека или животного — трансцендентальный субъект (свобода/экзистенция и структуры причинности), проецирующий феноменальные объекты — “творится” Богом, это божественная эманация. Человек не может создать сознание, искусственный интеллект не может иметь сознание и не может быть подобен человеку или животному, ведь искусственный интеллект — это бездушный “голем”. Искусственный интеллект, который говорит человеческим голосом, выглядит (например, в кинематографе) как человек или животное, и т.п., это не что иное, как тайная, а порой вполне явная нормализация дьявольской по своей сути идеи одушевленного (sentient) искусственного интеллекта, которая ведет в конечном итоге к восходу Антихриста. Харам.

“Творчество” искусственного интеллекта столь же греховно. Хотя нейросети натренированы на произведениях свободного человеческого творчества, их собственное “творчество” — это алгоритмическое анти-творчество, богомерзкое по своей сути, поскольку стремится подменить собой реальное творчество человеческой экзистенции, укорененной в божественной Трансценденции. Харам.

Почему существующее таково, каково оно есть?

Во-первых, потому что это возможно. Нравится нам это или нет, но в Свете как “суперпозиции” возможных трансцендентальных субъектов и их феноменальных объектов возможно всё, а следовательно, существующее таково, каково оно есть, потому, что это возможно.

“Каждый раз я задаю [действительности] вопрос: почему существует это? Однако задаю его не как рациональный вопрос в области ориентирования в мире, имеющий в виду изыскание о причине, но как трансцендирующий вопрос, который не желает получить ответа, потому что признает этот ответ невозможным; он хочет довести действительное до полноты экзистенциального присутствия, словно бы пронизывая его до дна: существование таково, что это нечто возможно в нем; Бытие таково, что это существование возможно. В удивлении, в ненависти, в ужасе и отчаянии, в любви и восхождении мы видим: это — так.” — Карл Ясперс

Во-вторых, потому что это карма. В безначальном существовании бесконечности трансцендентальной интерсубъективности и интерсубъективно конституированных феноменальных миров конституирующее измерение Сознания — трансцендентальное измерение, имееющее два взаимно обусловливающих аспекта — свободу (экзистенцию) и структуры причинности (“кармические семена”, в терминологии Йогачары). Любой опыт, субъективный или интерсубъективный, это карма — причинно-следственный поток феноменов и смыслов, конституированный трансцендентальным сознанием — трансцендентальными актами свободной воли и трансцендентальными структурами причинности, сформированными прошлыми актами свободной воли.

Возможно всё, но актуальна только карма.

Ошибка Маркса

У Маркса и его последователей много концептуальных ошибок (о них хорошо писал Эрих Фромм в “Здоровом обществе”), главная из них — атеизм.

Маркс не только не верил в Трансценденцию, но и не понимал, что коммунизм — децентрализованный порядок самоуправляемых сообществ, обобществивших средства производства — невозможен без духовной трансформации каждого члена общества, которая, в свою очередь возможна только на основе веры в Трансценденцию и рожденной этой верой этики всемирного братства между всеми людьми и прочими живыми существами.

Безбожный коммунизм невозможен. Возможный коммунизм — это коммунизм верующих.

Коммунизм

Спасти человечество от технократизма и капитализма вернув его в утраченный рай эпохи охотников и собирателей — эпохи первобытного коммунизма — можно только через разрушение цивилизации (например, в ядерной войне), на руинах которой выжившие (в основном, удаленные от цивилизации примитивные племена Африки и Амазонки) начнут все сначала и, возможно, смогут избежать роковых ошибок технократизма и капитализма. Однако желать разрушения цивилизации безнравственно (если только угроза глобальной диктатуры не сделает ужасный конец единственным способом спасти человечество от остановки истории в ужасе без конца), а потому коммунизм должен стать целью конструктивной трансформации существующей цивилизации. Насколько бы эта цель ни была далека, она достижима. Не мечтать о ней невозможно.

Игра

Смысл этой “игры” в том, чтобы найти истину и решить свою судьбу — быть с этим миром и бороться за него до последнего вздоха, либо идти прочь от него как от кошмара, приснившегося мне темной ночью моей души.

Каждому своё.

Ангел и демон

“Существо, затратившее всю жизнь, чтобы воплотить собственное представление о себе, скорее предпочтет умереть, чем превратиться в собственную противоположность.” — Фрэнк Герберт, “Дюна”

Ангел и демон видят друг в друге свое извращение. Каждый хотел бы, чтобы противоположность исчезла. Коммуникация между ними возможна, но в ней противоположности только утверждаются. Конфликт между ними — конфликт доброй и злой воли — вечен.

Традиция

“Индуистская доктрина учит, что человеческий цикл, называемый Манвантарой, делится на 4 периода, в течение которых примордиальная духовность постепенно все более и более затемняется. Эти периоды древние традиции Запада называли Золотым, Серебрянным, Бронзовым и Железным веками. В настоящее время мы находимся в 4-ом веке, в Кали-юге или в “Темном веке”, причем, согласно индуистскому учению, мы пребываем в нем уже 6 тысяч лет и несколько столетий, то есть со времен, гораздо более древних, чем те, которые известны так называемой “классической истории”. Постепенно истины, ранее доступные всему человечеству, становятся все более сокрытыми и недосягаемыми. Число тех, кто ими владеет, со временем уменьшается, и хотя сокровища “нечеловеческой” предвечной мудрости никогда не могут быть утрачены окончательно, они окружают себя непроницаемым покрывалом, таящим их от человеческих глаз и затрудняющим к ним доступ. Именно по этой причине повсюду, хотя и в разных формах, мы встречаемся с одной и той же проблемой: нечто оказалось утраченным, по крайней мере, для внешнего восприятия — нечто такое, что стремящийся к истинному знанию должен отыскать заново. В то же время индуистская традиция утверждает, что сокрытое вновь станет видимым в конце цикла, который, в силу непрерывности, связывающей между собой все вещи, одновременно окажется и началом нового цикла.” — Рене Генон

“…Совершенно очевидно, что из всех форм, которые существуют в настоящее время, индусская традиция является той, которая наиболее непосредственно восходит к примордиальной Традиции.” — Рене Генон

Чем была утраченная примордиальная Традиция?

Чтобы ответить на этот непростой вопрос, нужно ответить на еще более трудный вопрос о том, что сделало человека собственно человеком. Есть множество версий ответа на него, среди которых убедительной представляется лишь одна — версия о мистическом/трансперсональном опыте Трансценденции: когда в пищу животным предкам человека попали (или были ниспосланы свыше?) энтеогены, в результате вызванного ими опыта Трансценденции произошел качественный скачок развития их сознания, который и стал началом эволюции человека как человека. Примордиальная Традиция, следовательно, была традицией мистического/трансперсонального опыта в самой чистой, исконной форме. Однако постепенная рационализация и ритуализация Традиции уводила ее все дальше и дальше от первоистока, пока, наконец, он не был утрачен вовсе, оставив после себя только рационализации и ритуалы, развитие которых продолжалось в беспамятстве об утраченной основе — опыте Света. И вот однажды, спустя многие века, один философ очнулся и в ужасе воскликнул: “Бог умер!”

“Чистый Свет … первичен. И вы восторгаетесь солнечными закатами только потому, что они напоминают вам — осознаете вы это или нет — то, что происходит в глубине вашей души, вне пространства и времени.” — Олдос Хаксли

Хаксли гораздо более ясен и конкретен в своем понимании Традиции, чем Генон: Традиция — это мистический/трансперсональный опыт трансцендентного Света; по отношению к этому опыту любые концепции и ритуалы вторичны и могут служить лишь в качестве “упая” (буддийский термин) — вспомогательного средства, дополняющего опыт, напоминающего об опыте, ведущего к опыту. Именно мистический опыт, вызываемый “мокша препаратом”, является стержнем вымышленной Хаксли цивилизации “Острова”, в точности как стержнем древнегреческой цивилизации был мистический опыт, вызванный “кикеоном” Элевсинских Мистерий, впоследствии уничтоженных Римской империей.

Обретение утраченной примордиальной Традиции есть обретение утраченной традиции мистического опыта Света.

Подмена

“Трансперсональный, или мистический опыт не есть религия, если под религией мы будем понимать некую систему доктрин, верований, культов и институтов, во всяком случае, эти понятия не только не синонимичные, но даже и не всегда соотносящиеся как часть и целое. В истории религий трансперсональный опыт выступал в качестве генерирующего импульса, причем позднее его интерпретации обрастали догматическими положениями, доктринальными спекуляциями, формами культовой практики и церковными институтами, по существу отчуждая исходный опыт и реинтерпретируя его. В разных религиозных традициях отношение к трансперсональному опыту было не одинаковым: если в религиях Востока именно он венчал собой их религиозную практику, а люди, занимающиеся психотехникой были носителями религии par excellence, то в христианстве (особенно, в католицизме) церковь смотрела на “мистику” с подозрением, опасаясь, что мистик поставит свой опыт выше церковных догм и даст его интерпретацию в духе, не согласующемся с ее догматическим учением.” — Евгений Торчинов

Что человечество получило взамен отнятой у него Традиции непосредственного опыта Трансценденции? Что взамен опыта божественного Света? Что взамен трансформирующего опыта абсолютной истины, свободы, любви и красоты?

Взамен мы получили книги. Слова. И слишком часто эти слова затемняли суть опыта мистиков, а то и откровенно противоречили ей.

“Не говори, ибо тот, кто может достичь Меня, не говорит.” — Ниффари, суфий

Чудо

Каждый опыт есть “чудо”.

Почему?

Во-первых, потому, что каждый опыт, субъективный или интерсубъективный, есть опыт феноменального сознания. Например, каждый эмпирический объект явленного нам интерсубъективно “реального мира” — это синтетический комплекс цветоформ (визуальных феноменов), звуков (акустических феноменов), ощущений (вкусовых, обонятельных, осязательных и пр. феноменов) и смыслов, конституированных каждым индивидуальным сознанием, которому дан этот опыт. Для того, кто ясно видит эту истину, каждый опыт — это чудо феноменального сознания.

Во-вторых, потому, что каждый субъективный или интерсубъективный объект и смысл, данный в опыте феноменального сознания, конституирован трансцендентальным сознанием (“алаявижняной”, в терминологии буддийской Йогачары; “бессознательным”, в терминологии наивной психологии) — трансцендентальной (интер)субъективностью, — которое, в свою очередь, никогда не дано и не может быть дано как объект опыта, поскольку является предпосылкой каждого объективирования. Два аспекта трансцендентального сознания — свобода (экзистенция) и структуры причинности (субъективные и интерсубъективные “кармические семена”, в терминологии Йогачары; интерсубъективные “элементарные частицы”, в терминологии современной науки, описывающей их математически) — находятся в безначальном (“сансара” — индивидуальное существование — безначальна) и бесконечном круговороте взаимного обусловливания, конституирующем “карму”. Для того, кто ясно видит эту истину, каждый опыт — это чудо трансцендентального сознания.

В-третьих, потому, что то, что описывается математической “универсальной волновой функцией” и “коллапсируется” трансцендентальной (интер)субъективностью до потока партикулярных состояний (отсюда партикулярные “квантовые состояния” математических описаний) феноменальной объективности, это трансцендентное сознание-в-себе — трансцендентный Свет мистического/трансперсонального опыта. Для того, кто ясно видит эту истину, каждый опыт — это чудо трансцендентного сознания.

Тот, кто ясно видит все три вышеупомянутые истины о сознании, в конечном итоге увидит истину онтологического идеализма и пантеизма: все существующее — это различные аспекты/измерения (феноменальное, трансцендентальное и трансцендентное) и относительные эмпирические перспективы (индивидуальное существование и супраиндивидуальный Свет) единого божественного Сознания. Всё есть Сознание, и это — Бог. Для того, кто ясно видит эту истину, каждый опыт — это божественное чудо.

Тот, кто продает душу дьяволу, очень хочет верить, что тридцать сребреников “материальны”.

Продолжение следует…

Контакты

Идеалист

Николай Бердяев | Nikolai Berdyaev

Edmund Husserl 👁 Phenomenology

Yogācāra 🕉 Buddhism

Карл Ясперс ✨ Экзистенциализм

Karl Jaspers ✨ Existentialism

Рене Генон

Immanuel Kant 🎓 Idealism

Erich Fromm

Mikhail Rogov | Substack